ВСЕ НА БОРЬБУ С НАПОЛЕОНОМ

1 - 8 сентября 1812 года

… Проследим по карте движение русских сил. По Рязанской дороге – до Москвы-реки; на Боровском перевозе при впадении Пахры – переправа, далее – на запад в направлении Подольска. В переписке Кутузова с государем-императором, в документах тех лет, мемуарах, художественно-документальных источниках называются населенные пункты, через которые продвигалось русское воинство: Жуково, Константиново, Плетениха, Новлянское, Колычево, Похрино, Старый Ям, Заболотье, Борисоглебское, и наконец - Подольск… В частности, 5 сентября Кутузов информирует Александра 1 о скрытом ночном форсированном марше армии и арьергарда – «фланговою дорогою к Подольску… …оставя часть казаков для фальшивого их движения на Коломну». 6 и 7 сентября главная квартира Кутузова размещается в Подольске. Следующий этап – продвижение к Красной Пахре. В 5 часов 8 сентября началось движение… Двумя колоннами. Две кавалерийские дивизии, три пехотных корпуса. Командовал 56-летний генерал от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров. Прошли через Дубровицы, Луковню, Власьево, Пыхчево…

Василий Шахов Позывные великой Победы

Расположение русской армии у Красной Пахры прикрывалось: авангардом Милорадовича — у деревни Десны, корпусом Раевского — у деревни Луковня, между Калужской и Тульской дорогами, кавалерией Васильчикова — у Подольска

С.В. Львов

https://e-libra.ru/read/498552-istoricheskie-predp...

Действия партизанского отряда князя Н.Д. Кудашева на юге Московской губернии в сентябре—октябре 1812 года: легенды и реальность

Задача отряда

[...] 26 сентября М.И. Кутузов отдал приказание полковнику Н.Д. Кудашеву с вверенным ему отрядом следовать на Серпуховскую дорогу. [...].. .В приказании Кутузова задача Кудашеву поставлена четко: «Делать поиски над неприятелем к стороне Подольска» и в «нужном случае» уведомить о своем прибытии на Серпуховскую дорогу серпуховского городничего. Таким образом, кроме уничтожения фуражиров, нападений на обозы и небольшие отряды неприятеля отряд должен был, говоря современным языком, добывать разведывательные данные о численности и передвижениях неприятеля, о расположении воинских частей и соединений. [...]

Зона ответственности

Действия отряда не ограничивались только Серпуховской дорогой: до 11 октября они распространялись на территорию между Серпуховской (на востоке) и Старой Калужской (на западе) дорогами. Условная граница на севере проходила по линии Красная Пахра—Подольск, на юге — Высоково—Лопасня. После 11 октября Кудашев с отрядом вышел на Боровскую дорогу.

28 сентября Кутузов попытался расширить территорию действий отряда еще и до Коломенской дороги. Это было связано с тем, что действовавший там партизанский отряд полковника Ефремова был послан в сторону Богородска и Коломенская дорога осталась без наблюдения. Но Кудашев не смог выполнить это приказание в связи с малочисленностью своего отряда.

Состав и численность отряда

[...]Первоначально под командованием Кудашева находилось два Донских казачьих полка подполковников Жирова и Харитонова в количестве 535 человек. Но первым полком командовал есаул Пантелеев, поскольку подполковник Жиров в это время находился на лечении после ранения, полученного в сражении при Бородино. Кудашев отказался от предназначавшихся ему двух конных казачьих орудий, мотивируя это тем, что отряд его малочислен и на плохих проселочных дорогах орудия будут обузой.

По прибытии отряда (вечером 27 сентября) к Лопасне и Чепелеву, к нему присоединился 1-й Башкирский полк, которым командовал майор М.М. Лачин. Численность полка нигде не указана, но было их не менее 200 человек.

С этими силами и действовал Кудашев в период с 27 сентября по 5 октября. При этом он неоднократно жаловался Коновницыну на малочисленность отряда: «...всегда со мною более 200 казаков не остается, за содержанием пикетов и разсылкою партий, почему серьезного предпринять не могу, а стараюсь безпокоить сколько можно неприятеля и удержать сию дорогу» (от 3 октября); «...я с малыми силами моими ничего значительного предпринять не могу» (4 октября). И, наконец, 5 октября: «Команды, отводящие пленных, удерживаются при армии, и я день ото дня становлюсь слабее».

1 октября для усиления отряда Кутузов даёт распоряжение М. А. Милорадовичу прислать в д. Жуково Сумский гусарский полк, а майора этого полка Лесовскош отправить к князю Кудашеву, находившемуся в тот момент в Главной квартире. И уже в деле при Дубровицах в ночь с 9 на 10 октября 250 гусар действовали вместе с казаками.[...]
__________________________________________________

В этот же день, 29 сентября, примерно в полдень, из Молодей Кудашев отправил партию во главе с есаулом Анохиным в село Васильевское, где, по его сведениям, показался неприятель. По прибытии на место казаки обнаружили фуражирующих кирасир, напали на них врасплох и прогнали до д. Петровской. Там французы, «собрав остальных», пытались обороняться, но Анохин вторично их атаковал, взял в плен 27 человек, 10 французов было убито, остальные скрылись. Со стороны партизан потери были только в лошадях. [...]

...В ночь на 1 октября отправил две партии на Калужскую дорогу [...]. Первая партия во главе с хорунжим Басовым (50 казаков) через Сальково и Окулово отправилась на Чириково; вторая под командой Панкратьева и Пантелеева — на Окулово и Красную Пахру. В подкрепление к ним в Жохово Кудашев направил майора Лачина со 120 башкирами.

Эти партии уже находились в 5 верстах от Старой Калужской дороги, когда получили известие от майора Лачина, что неприятель «обходит нас с левой стороны от деревни Никонова, лежащей к Воронову». Партии Панкратьева и майора Панина вынуждены были вернуться.

Хорунжий Басов успел выйти за Чириково на Калужскую дорогу и, встретив «неприятельский обоз, бросился с пятьюдесятью казаками, с ним бывшими, взял двадцать человека в плен, две коляски и три брички с багажем», которые отданы были командирам казачьих полков и казакам.

Еще одна партия была выслана в сторону Подольска. Она состояла из офицера и 25 казаков. В Подольске обнаружили полк пехоты и два орудия, там же находился «какой-то генерал». Прикрываясь этой пехотой, французы фуражировали «по самую реку Пахру». «Я не предпринял ничего противу их. Потому что с пехотою казакам бой весьма неровный», =— писал Кудашев. Поэтому решил вернуться к Чепелеву, где предполагал действовать против кавалерийских полков неприятеля.

Кроме того, Кудашев сообщил, что имеет связь с полковником Ефремовым, который особой активности не проявляет.

На рассвете 2 октября Кудашев прибыл в Лопасню. Противник был обнаружен в трёх верстах от села в деревне Сергеевское (Сергееве), куда тотчас была послана партия «для удержания». Кудашев сам был готов отправиться туда со всеми казаками, «в случае сильного неприятеля сопротивления».

В Молодях Кудашев оставил майора Лачина с 200 башкир для разъездов и для связи с полковником Ефремовым.

В этот же день была послана партия от обоих казачьих полков во главе с Панкратьевым и Грековым, которые нашли неприятеля в 5 верстах от Лопасни в селении Кле-вине (Хлевине). Фуражиров прикрывала пехота и кавалерия. Казаки ударили на них, опрокинули и «отхватили» (по выражению Кудашева) 16 кирасир, пехота рассыпалась по лесу. Неприятельская же кавалерия была преследована до Сендарова (Сандарова).

Утром 3 октября партизаны получили сведения, что в Никольском (Николо-Боб-ровке) стоят два полка конницы и два полка пехоты французов. Туда была послана партия во главе с есаулом Анохиным, чтобы узнать о численности противника и, по возможности, его «потревожить». Не доходя до Никольского и Алфёрова, партизаны встретили неприятельских фуражиров и захватили в плен 21 человека. Преследуя остальных, были встречены неприятельской кавалерией в больших силах и поэтому вернулись в Лопасню.

В тот же день майор Лачин сообщил из Молодей, что неприятель занял вновь Че-гадаево отрядом в 300 человек пехоты и 200 — кавалерии. Кроме того, Лачин писал, что неприятель «делает большие варварства с жителями: повесил у господского дому двух мужиков и одну бабу за то, что они добивали раненых пленных на месте сражения...».

Тогда же в селе Дубровицы был обнаружен неприятельский отряд: три полка кавалерии и пехота.

На основании всех полученных данных Кудашев пришел к выводу, что неприятель в этом районе усиливается, и решил «прокрасться на Калужскую дорогу...». Чтобы узнать заранее силу и направление движения французов, он послал вечером капитана Кожухова с 80 казаками на Старую Калужскую дорогу к Красной Пахре.

4 октября Кудашев во главе трёх сотен казаков отправился из Лопасни в Алфёрове, не доезжая до которого наткнулся на французский отряд. «Видя, что неприятель в числе более тысячи пятисот человек кавалерии направлял движение свое к Серпуховской дороге, я решился, несмотря на соразмерность сил, атаковать его, чтобы остановить тем стремление его, в чем совершенно успел. Произведенная нами атака на фрунт неприятельской и долгая перестрелка при селении Алферовой хотя и остановили его, но подвергли потери нескольких людей и довольного числа лошадей, как убитых, так и раненых». В этом деле был убит есаул Пантелеев, ранен и попал в плен сотник Попов. 10 казаков убито и ранено. У неприятеля захватили в плен 70 человек.

Вечером этого же дня Кудашев получил известия от капитана Кожухова, который сообщал, что ночью он с 80 казаками подошел к селу Рожествино (Песье), «увидел зажженные в разных местах огни» и от местных жителей узнал, что в Ситове и Сафонове расположилась неприятельская кавалерия. Эти войска перекрывали дорогу к Красной Пахре, куда стремился попасть Кожухов. Ему удалось скрытно пробраться между неприятельскими пикетами и выйти на Старую Калужскую дорогу, где он и остановился до рассвета. Кожухов в своих воспоминаниях так описывал это событие: «Еще с половины предлежащего нам пути мы увидели неприятельские огни. Нужно было лавировать, переменять направления, уменьшить еще число казаков. Оставив часть их в резерве, я до рассвета без приключений прибыл на большую дорогу к самой Красной Пахре... Разместясь в опушке леса близ самой большой дороги, я выжидал ехавших из Москвы по сему сообщению. С рассветом много потянулось экипажей, из коих два проехали быстро, можно было рассмотреть лица, — но сердце мне ничего не предвещало; наконец показался конвой верховых, ехавших скоро. С приближением их я усмотрел трехугольную шляпу, с поля надетую, огромные усы и бакенбарды». Далее Кожухов описывал, как захватывали офицеров, отнимали у них документы и уходили от погони. В рапорте у Кудашева приведены несколько другие подробности дела. Дождавшись появления французского обоза, Кожухов с казаками ударили на него. По малочисленности сил смогли захватить только 2 брички и 10 повозок, взяли в плен троих офицеров, среди которых был капитан Левиллан (Levilain), посланный курьером из Москвы, а также 40 кирасир и конных егерей. «Схватив все сие, пошел тот час проселочной дорогою, но неприятель, собрав кавалерию из ближайших мест, крепко начал теснить его и отбил уже несколько повозок. Капитан Кожухов, видя, что не может противостоять неприятельской кавалерии и что могут быть отбиты посланный курьером капитан Левлант и другие офицеры, взял 8 казаков, пустился полем от Красной Похры на Серпуховскую дорогу, неприятельская кавалерия занялась отбитием взятых нами обозов, а он сим случаем воспользовался и ускакал с пленными. Неприятельская кавалерия преследовала до реки Моча и успела отбить 10 повозок, а прочие остались у нас», — докладывал Кудашев. За это? подвиг капитан Кожухов был переведен в Л.-гв. Литовский полк тем же чином.

В этот же день, 4 октября, партия башкир, посланная майором Лачиным из Молодей в Жохово, захватила 22 неприятельских фуражира.

5 октября. Долгое молчание Кудашева было вызвано тем, что он в эти дни оставил отряд и сам отправился в Главную квартиру. Еще в рапорте от 4 октября (№ 25) он просил Коновницына: «Сам же я по слабости моего здоровья прошу Вашего Превосходительства позволения прибыть на некоторое время для отдохновения в Главную квартиру». Видимо, он такое разрешение получил, и 5 или 6 октября отбыл в Тарутинский лагерь. Генерал Р. Вильсон в своём письме лорду Кэткарту от 6 октября писал: «...Князь Кудашев возвратился из своей экспедиции, в продолжение коей взял в плен 540 человек, побил немалое число и перехватил несколько значащих конвоев».
______________________________

После того, как 5 октября Кудашев на- Капитан Кожухов вспоминал, что после правил Коновницыну очередной рапорт из удачной вылазки в тыл французской армии Лопасни (№ 29), наступила небольшая он «доставил депеши и пленного лично пауза в его переписке с Главной квартирой. Светлейшему; тут были К.Ф. Толь и к. Ку-Следующий рапорт, № 30, датируется 10 дашев». Эти несколько дней Кудашев не

только отдыхал, но и, по всей видимости, предпринимал всё возможное для увеличения численности своего отряда. И, как мы уже видели выше, его усилия увенчались успехом: 7 октября ему передали Сумской гусарский полк, а 8 октября решено было вернуть из авангарда 20-й Егерский полк, 100 стрелков которого должны были поступить в состав отряда Кудашева.

Кроме того, князь, по всей видимости, в эти же дни хлопотал о награждении офицеров своего отряда. Главнокомандующий удовлетворил его ходатайство и уже 10 октября подписал приказ о награждении орденами и чинами офицеров и урядников из отряда Кудашева, отличившихся «мужеством и храбростью во время поисков над неприятелем».

Пока Кудашев поправлял здоровье при Главной квартире, его отряд, команду над которым принял подполковник Харитонов, продолжал действовать на Серпуховской дороге. Сохранился рапорт Харитонова князю Кудашеву от 7 октября, в котором он сообщал о рассылке партий, в том числе к Красной Пахре. [...]

Отдых Кудашева продлился недолго, и через 2 дня он вновь присоединился к своему отряду. Коновницын сообщал Ми-лорадовичу: «Честь имею уведомить... что сего октября 8 полковник князь Кудашев отправился с партиею между Старой Калужской и Серпуховскою дорогами...»

9 октября Кудашев получил известие о том, что в селе Дубровицы уже несколько дней стоят два французских пехотных полка под командой генерала и «что на двух мельницах при оном селении находится более тысячи четвертей пшеницы и ржи и что из села Дубровицы собирается хлеб нашими же русскими и доставляется в армию к неприятелю». Это побудило его «предпринять експедицию» в Дубровицы. В ночь с 9 на 10 октября он с отрядом (250 гусар и 300 казаков) переправился через Пахру в двух вёрстах от Дубровиц. От местных жителей он получил более точные сведения о составе неприятельского отряда: кроме двух полков пехоты противник имел ещё 4 орудия. На рассвете Дубровицы были атакованы, но французы еще в полночь ушли оттуда в Горки (на Калужской дороге). Тем не менее отряду Кудашева удалось взять в плен 15 человек. Среди них оказались «уланы гвардейские, перехваченные с самонужнейшими бумагами к генералу Арженсу».

В этот же день, 10 октября, Кудашев вернулся на Серпуховскую дорогу в д. Сер-дякино.

11 октября вышли к Красной Пахре на Старой Калужской дороге, где отбили небольшой обоз и взяли 30 пленных. «Неприятеля на дороге нет, все его силы потянулись на Боровскую дорогу; послал я открывать большими партиями неприятеля на Боровскую дорогу и сам на рассвете иду туда», — сообщил Кудашев в Главную квартиру. Ещё одну партию он отправил к Москве для связи с генералом Винцинге-роде. Ночевал отряд в Чириково.

В этот же день, 11 октября, Коновницын отправил Кудашеву распоряжение «приблизиться к неприятелю, чтобы обстоятельно наблюдать все его движения и вернее узнавать его намерения...».

Утром 12 октября отряд Кудашева был уже на Боровской дороге у селения Шаламова. В течение дня Кудашев отбил у неприятеля «множество снарядов, амуниций, пороховых ящиков, некоторые взорваны ими, а многие остались у нас целыми; взято 400 пленных, 2 комиссара». Среди последних был военный комиссар 1-го Армейского корпуса П. де Боволье. Вечером отряд расположился в с. Новоселье. Донской Сучилина и Башкирский полк были отправлены в Тарутино для прикрытия обоза.

На следующий день, 13 октября, Кудашев сблизился с неприятельской армией, «дабы вернее узнавать движения ея». Получив сведения о том, что часть французских войск и обозов направились к Боровску, он с отрядом также двинулся к этому городу. Подойдя к объятому пламенем Боровску, Кудашев принял решение на рассвете «потревожить всё, что тут есть», после чего продолжать марш для соединения с нашей армией. В этот день были также взяты пленные.

14 октября на рассвете отряд перешёл Боровскую дорогу «с намерением атаковать во фланг неприятельский Лагерь, при Боровске находящийся, сзади коего был расположен их вагенбург». Подойти незаметно не получилось: отряд был обнаружен французами, которые сразу же начали перестрелку с казаками и открыли огонь из 7 артиллерийских орудий. Несмотря на численное превосходство противника, Кудашев решил атаковать. «Я пошел на него, отрядив часть кавалерии, чтобы ударить на вагенбург, сей удар был довольно удачен, у неприятеля отбито с лишком сто фургонов и повозок с провиантом и разным экипажем». Высланные против нашей кавалерии 250 стрелков были тотчас атакованы во фланг эскадроном Татарского уланского полка под командованием штабс-ротмистра Римленгена. «...Много, если спаслось человек сорок, прочие были изрублены». Вскоре Кудашев заметил, что в тылу отряда на Боровской дороге показались две колонны кавалерии, и вынужден был отступить. В результате этого дела было захвачено около 400 пленных, до 280 французов было убито, в руки партизанам досталась часть вагенбурга. «Добыча была большая», — писал в рапорте Коно-вницыну Кудашев. Наши потери составили 4 человека убитыми и 8 ранеными. За это дело Римленген и есаул Агапов из казачьего полка Жирова были награждены орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом.

В тот же день отряд начал своё движение на соединение с армией. В 2 часа дня он остановился в д. Почеревино.

15 октября Кудашев занял Малоярославец и отправил партии в сторону Медыни и Боровска. Последний рапорт Кудашева (№ 45) периода действия его партизанского отряда датируется 15 октября.

15 октября отряд, по всей видимости, перестал существовать. Полки, в него входящие, были распределены по другим партиям, а сам Н.Д. Кудашев вернулся в Главную квартиру, находившуюся в тот момент в Полотняном Заводе. Н.Д. Дурново в своем дневнике оставил следующую запись: «[16 октября]. «Мы покинули Горки в 2 часа и разместили Главную квартиру в Полотняном Заводе. Полковник Кудашев вернулся из похода, в который он был послан с 2 тысячами человек, и привел 400 пленных». Английский генерал Р. Вильсон в своем письме лорду Кэткарту также отметил это событие: «16-го (28-го) октября 1812 г. Полотняный Завод....Князь Кудашев возвратился, взяв в плен в течение двух дней 1000 человек, 45 фур с военною амунициею».

Кутузов внимательно следил за боевыми партизанскими успехами своего любимого зятя (он его называл «мои глаза» ) и с удовольствием писал его жене — своей дочери: «Кудашев также партизанит и хорошо делает». Кстати, именно Кудашев, просматривая найденные у одного из убитых французских штабных офицеров бумаги, обнаружил секретное предписание начальника штаба Великой армии маршала Бертье об отправлении «всех тяжестей» (т.е. награбленного в Москве имущества) на Можайскую дорогу и далее к Смоленску, на запад. Это означало, что французы намерены в скором времени оставить Москву. Кудашев немедленно переслал это письмо Кутузову. Оно подтвердило стратегический расчет русских разведчиков. Понимая это еще 27 сентября, почти за месяц до оставления французами Первопрестольной, Кутузов писал старшей дочери (не без умысла — она являлась статс-дамой при дворе и была вхожа к жене царя): «Я баталию выиграл прежде Москвы, но надобно сберегать армию, и она целехонька. Скоро все наши армии, т.е. Тормасова, Чичагова, Витгенштейна и еще другие, станут действовать к одной цели, и Наполеон долго в Москве не пробудет...»

Николай Муравьев-Карсский Собственные записки. 1811–1816

Публикуется по изданию: Русский архив. 1885. Вып. 9. С. 5–84; Вып. 10. С. 225–262; Вып. 11. С. 337–408; Вып. 12. С. 451–497; 1886. Вып. 1. С. 7–54; Вып. 2. С. 69–146
Валькович А. М., вступ. ст., 2015
«Кучково поле», 2015


https://e-libra.ru/read/514206-sobstvennye-zapiski...

Отступивши верст 30 от Москвы, армия наша своротила вправо, оставив на большой дороге незначительный отряд легкой конницы, дабы обмануть французов. В первый день мы отошли верст 30 в сторону. Непонятно, каким образом неприятель потерял нас из виду и нас на сем пути не беспокоил. Он мог бы нас на походе атаковать и нанести нам большой вред. Французские отряды, расположенные около Москвы по всем дорогам, иногда видели нас; бывали даже небольшие кавалерийские стычки; почему мы и опасались, что будем на походе атакованы всею неприятельской армией. Сего, однако же, не случилось, и французов увидели мы в силах только тогда, когда Калужская дорога была занята нами, и мы стояли уже на позиции под с. Тарутиным. Фланговый марш наш продолжался четыре дня по дуге круга, коего центром была Москва, а радиус имел около 30 верст.

Дым от пылавшей Москвы обратился в густое черное облако, которое носилось над нашими головами во все четыре дня похода. Казалось, как будто тень древней Москвы не оставляла нас и требовала мщения. Когда же мы заняли позицию, то тень сия исчезла: ветер разнес черное облако.

Раевский командовал ариергардом и имел стычку с неприятелем, помнится мне, под селением Панки, где с обеих сторон было сделано несколько пушечных выстрелов, перестрелку же поддерживали одни казаки. В этой стычке находился лейб-гвардии Драгунский полк, и тут встретился я с приятелем моим Николаем Петровичем Черкесовым, который определился в сей полк штандарт-юнкером.

Мы переправились чрез Москву-реку по понтонному мосту, послав во все стороны сильные разъезды; но неприятель нигде не показывался.

Перед переправой ариергард расположился ночью при селении, в котором остановился Раевский со своим штабом и где мы, офицеры квартирмейстерской части, заняв одну избу, также расположились на ночлег и уснули. Ночью селение это загорелось, о чем мы узнали чрез вбежавшего офицера, который нас разбудил. Увидев пламя, я вскочил впросонках и, думая, что все уже из избы выбрались, поспешил в конюшню, где взял свою верховую лошадь в повод и выехал второпях без верхнего платья, оставшегося в изголовье. Таким образом прошел я версты две за селение, где остановился. Шел дождь, и было холодно; войска, поднявшиеся с бивуака, проходили мимо меня; но, по темноте ночи, нельзя было никого различить. На зов мой подъехал офицер Ахтырского гусарского полка, граф Сиверс, которого я вовсе не знал и который, расспросив меня, дал мне свою шинель. Вскоре затем нагнали меня товарищи, которые благополучно выбрались из своей квартиры.

Мы пришли к городу Подольску, лежащему по Тульской дороге в 30 верстах от Москвы. Главная квартира остановилась в селении Кутузове. На другой день армия переправилась через реку Пахру и продолжала движение свое проселочными путями. Ариергард же, переправясь через реку, остановился версты три за рекой при селении, где простоял три дня. Несколько казачьих полков оставались с Харьковским и Казанским драгунскими полками за рекой перед Подольском. Между тем армия вышла на большую Калужскую дорогу и, отступив по оной еще верст 50, остановилась на позиции за селением Тарутиным.

За переправой чрез реку Пахру находилось село Дубровицы с усадьбой графа Мамонова, коего управитель Алексей, крепостной человек Катерины Федоровны Муравьевой, охотно угощал проезжих офицеров завтраками. Так как тогда не встретилось занятий, то нам позволено было на время отлучиться, и мы вполне воспользовались предложенным гостеприимством в Дубровицах, где порядочно отдохнули, т. е. спали покойно, хорошо обедали и ходили в баню, отчего больным ногам моим сделалось полегче.

Накануне выступления ариергарда в поход приехал в Дубровицы командир Харьковского драгунского полка полковник Дмитрий Михайлович Юзефович, с которым я тут познакомился и в течение войны несколько раз встречался, причем он оказывал мне некоторые услуги в нуждах, многими претерпеваемых в тогдашнее трудное время. Юзефович был человек умный и образованный; но говорили, что он любил пограбить. Он действительно составил себе на походе библиотеку, выбирая книги из библиотек, находимых на мызах и в усадьбах, оставленных по случаю войны владельцами. Французы различали два способа стяжания для военных, называя один способ voler,[70] что они признавали непозволительным, другой же faire suivre,[71] который они допускали.

Харьковский и Казанский драгунские полки, переправясь на нашу сторону реки, развели мост. Харьковский пошел далее, а Казанский, коим командовал какой-то майор, расположился в саду на бивуаках для наблюдения за неприятелем. Под вечер показались за рекой французские стрелки, с коими спешившиеся казанские драгуны завели через реку перестрелку, и у нас было человек 12 раненых.

Так как ариергарду назначено было на другой день выступить, чтобы присоединиться к армии, то я перешел на ночь в селение, где находился Раевский. На следующий день меня назначили состоять при генерале Илларионе Васильевиче Васильчикове, который командовал всей конницей ариергарда. Переход был до села Поливанова, где находился большой каменный дом и где мы остановились на ночлег. Сюда же приехал к нам с семьей знакомый дубровицкий управитель, коего казаки после нас совершенно ограбили. Генерал Васильчиков пользовался общим уважением. Он был известен храбростью своею и сохранял хладнокровие в деле с неприятелем. Обращение его с офицерами было всегда приветливое. Я тогда познакомился с его адъютантами, коих теперь забыл имена, кроме одного Баррюеля,[72] поручика Ахтырского гусарского полка, 13-ти или 14-летнего бойкого мальчика.

В селе Поливанове мы узнали, что за Бородинское сражение пожалованы Александр и я кавалерами ордена Св. Анны 3-й степени на шпагу; в тот же день Юнг случайно нашел на дороге ленточку Станислава польского ордена; мы ее разрезали и, поделившись, вдели в петлицы к шинелям, в которых ходили.

На другой день пришло известие, что неприятель показался. Полки, в ожидании его, выстроились; но никто не приходил, и мы пошли далее. Ночлег наш был при селении в пяти только верстах от Калужской большой дороги.

Васильчиков послал меня с двумя казаками верст за 15, чтобы разведать о неприятеле, но я встретил только наш разъезд и, приехав после полуночи к генералу, донес ему о виденном. Отправляясь в сию командировку, я отыскивал проводника, чтобы разведать от него об окрестных селениях и, увидев крестьянина, хотел взять его для расспроса, но крайне удивился, когда один из адъютантов подъехал к нему и стал с ним вежливо говорить. Крестьянин этот был известный партизан Фигнер, родной брат того, с которым я имел встречу в Петербурге в 1811 году по случаю пощечины, данной мною Михайлову в доме адмирала Мордвинова.

Фигнер служил в армейской артиллерии штабс-капитаном. Когда войска наши выступали из Москвы, Ермолов ехал мимо роты Фигнера, который, не будучи с ним знаком, остановил его и просил позволения ехать переодетым в Москву, чтобы убить Наполеона. По глазам Фигнера Ермолову казалось, что он похож на сумасшедшего (говорят, что Фигнер в самом деле был несколько помешан); но как он не отставал, то Ермолов приказал ему ехать с ним в главную квартиру и просил Кутузова позволить этому отчаянному человеку ехать в Москву, на что главнокомандующий согласился.

Фигнер, переодевшись крестьянином, отправился в Москву поджигать город и доставил главнокомандующему занимательные известия о неприятеле; в доказательство же, что он действительно был в Москве, показал паспорт, выданный ему французским начальством для свободного пропуска через заставу. В сем паспорте он был назван cultivateur (земледельцем).

Главнокомандующий, заметив деятельность и отважность Фигнера, поручил ему отряд, состоящий из 100 или 200 гусар и казаков. Фигнер, узнав, что из Москвы выступало шесть неприятельских орудий, скрыл отряд свой в лесах, где оставил его два или три дня; сам же, возвратившись в Москву, втерся проводником к полковнику, шедшему с орудиями, при коих было еще несколько фур и экипажей под небольшим прикрытием. Фигнер повел их мимо леса, в котором была засада и, подав условленный знак, поскакал к своим на французской лошади, данной ему полковником. Наша конница внезапно ударила на неприятельский обоз и все захватила в плен. Полковник сидел в то время в коляске и крайне удивился, увидев проводника своего предводителем отряда и объяснявшимся с ним на французском языке.

Ермолов, к коему доставили захваченных пленных и пушки с обозом, говорил мне, что полковник этот был умный и любезный человек, родом из Мекленбурга и старинный приятель земляка своего Бенингсена, с которым он в молодых летах вместе учился и которого он уже 30 лет не видел. Старые друзья обнялись, и пленный утешился. Случай сей доставил Фигнеру первую известность в армии. С тех пор он постоянно начальствовал отдельными отрядами и прославился в Европе своим партизанством.

В конце 1812 года появилось уже много партизан, но из них всех более отличался предприимчивостью своею и храбростью Фигнер. Он несколько раз бывал в неприятельском лагере, переодетый во французском мундире, и разведывал о положении неприятеля, о силах его и об отправлявшихся отрядах, на которые он по ночам нападал, чем причинял частые тревоги и большое беспокойство французам. Фигнер был до такой степени страшен неприятелю, что имя его служило пугалищем для их солдат, и голова его была оценена французами.

Фигнер, при всех достоинствах своих, был жестокосерд. Впоследствии времени он не отсылал более пленных в главную квартиру; говорили, что он, поставив пленных рядом, собственноручно расстреливал их из пистолета, начиная с одного фланга по очереди и не внимая просьбам тех из них, которые, будучи свидетелями смерти своих товарищей, умоляли его, чтобы он их прежде умертвил. Совершенно ли справедливо такое сказание, не знаю. Фигнера сколько-нибудь может в сем случае оправдывать то, что отряд его был малочислен, и потому ему нельзя было отделять от себя людей для провожания пленных и тем ослаблять себя. Во всяком случае, умерщвляя пленных, ему надобно было избегать жестокости. Поводом к ней, конечно, служило чувство мести за неистовства, чинимые французами в наших селениях и городах.

Фигнер погиб в Германии, переправившись за Эльбу с небольшим отрядом, где он был атакован многочисленной неприятельской конницей. Он долго держался; но, потеряв много людей, ему не оставалось другого спасения, как броситься в реку, чтоб переплыть ее; лошадь уже вывозила его на правый берег, когда один из его гусар, выбившись в воде из сил, схватил Фигнерову лошадь за хвост, сам утонул и утопил своего начальника.

«Полк Мамонова, — по воспоминаниям современников, — был замечательно щегольски обмундирован, имел все смены одежды для солдат и неимоверное количество белья». При общей казачьей форме полк имел бирюзовый приборный цвет (лампасы, лопасть шапки, пояс, обкладка на чепраках и поду­шках, выпушка на темно-синем воротнике, на погонах и обшлагах) и желтый приборный металл. На строевой казачьей шапке из черного меха с желтым этишкетом и белым султаном помещались латунные крест и императорский вензель. В оде­жде офицеров допускались варианты, что было характерно для частей ополчения вообще. Шаровары могли заменяться рейту­зами, фуражные казачьи шапки — круглыми картузами.