М.А.Дмитриев-Мамонов
и его усадьба Дубровицы

Место у слияния рек Десны и Пахры было освоено человеком еще в глубокой древности. Об этом говорят относящиеся к эпохе мезолита-неолита (VI-III тыс. до н.э.) кремневые скребки, концевые резцы и ножевые пластины, обнаруженные в древнейшем памятнике дьяковской культуры – поселении Дубровицы-2, занимающем пологий склон правого берега реки Десны в 200 метрах от устья1. Там же найдены фрагменты льяловской ямочно-гребенчатой керамики, наконечники стрел, копий и рубящие орудия.

В восьмидесяти метрах к юго-западу от этого памятника, непосредственно у церкви Знамения, обнаружены следы средневекового поселения Дубровицы-1.

А в 1680-х годах это место – одна из многочисленных вотчин князя Б.А. Голицына (в 1682-1689 годах – воспитателя Петра I). Борис Алексеевич Голицын в первые годы правления своего воспитанника пользовался большим влиянием. Он управлял Казанским приказом (с 1683 года), принимал иностранных послов, входил в совет бояр, возглавлявших государство во время заграничного путешествия Петра I, был в числе следователей по делу о восстании стрельцов 17-22 сентября 1698 года.
После известных событий августа 1689 года Борис Алексеевич, используя свое влияние на молодого царя, пытался заступаться за двоюродного брата Василия, отвести от него обвинение в измене. За это он был удален, по настоянию Нарышкиных, в деревню. Однако, уже в следующем, 1690-м году Петр убедил Б.А. Голицына вернуться в Москву.

Получивший вполне европейское образование (как и его двоюродный брат, фаворит царевны Софьи Василий Васильевич Голицын), знавший несколько иностранных языков, князь, однако, по словам людей, близко его знавших, «прегрешения многие имел: первое – пил непрестанно, второе – великий мздоимец, так что весь Низ (Поволжье) разорил». Результатом того, что он «разорял вверенную ему область взятками» и, по слухам, посылал часть денег сосланному брату, было знаменитое Астраханское восстание 1705 года, которое сильно пошатнуло положение князя Голицына. Последний год жизни он провел, будучи постриженным в монахи под именем Боголепа и умер 18 октября 1714 года.

В 1690-м году в знак примирения с Петром I в Дубровицах на месте деревянной была заложена каменная Знаменская церковь. Законченная, в основном, к 1697 году, она была освящена лишь в 1704 году в присутствии самого Петра I, царевича Алексея и московского митрополита Стефана Яворского.

Основание храма представляет в плане равноконечный крест с трехлопастными закругленными завершениями – лепестками. Низкому гульбищу придано замысловатое, также многолопастное очертание, которому близка конфигурация лестниц, ведущих на открытую паперть с четырех сторон (в том числе и со стороны алтаря, что совершено необычно для русских храмов). Над основной частью здания возвышается трехъярусный башнеобразный восьмерик, увенчанный, вместо традиционной главы золоченой короной из кованого железа.
Богатейшее декоративное убранство, включающее в себя скульптуру перед фасадами храма и барельефы в интерьере, изысканную резьбу по камню и дереву, также заставляет связывать этот уникальный памятник архитектуры с влиянием западноевропейского барокко.

Имена творцов наружного убранства церкви неизвестны, хотя исследование и анализ технических приемов и стилистических особенностей изваяний четырех евангелистов (Марка, Луки, Матфея и Иоанна), статуй Григория Богослова, Иоанна Златоуста и апостолов позволяет предположить авторство русских мастеров.
Другое дело – внутреннее убранство церкви. Над композициями интерьеров (по исследованию Т.А.Гатовой) работала артель итальянцев, прибывших в Россию вместе с архитектором Д.Трезини в 1703 году. Называются даже имена мастеров: Джемми, Руско, Феррари, Квадро 2. Однако, наряду с этим, существует и другое мнение, относящее стиль выполнения внутренних рельефов скорее к нидерландской школе. Как бы то ни было, исследователи сходятся в одном: скульптура интерьера выполнена иностранцами. Об этом говорят также латинские надписи, сопровождавшие скульптурные композиции интерьера вплоть до 1848-1850 годов, когда в ходе реставрации, проводимой под руководством архитектора Ф.Рихтера, они были заменены русским переводом.

Имя зодчего, создавшего проект этого удивительного храма, до сих пор неизвестно. Предания говорят о пленном шведском архитекторе или ста итальянских мастерах. Ученые предполагают то авторство Никодемуса Тессина Младшего (кто-то когда-то якобы видел чертежи дубровицкой церкви, подписанные им), то участие И.П.Зарудного (И.Э.Грабарь).

Из двух последних гипотез наибольшего доверия заслуживает, видимо, первая, хотя окончательно исключать какое-либо участие в постройке талантливого и самобытного украинского зодчего тоже еще рано...

Попытка найти упоминание о Никодемусе Тессине Младшем в энциклопедиях, посвященных русской архитектуре, естественно, не привели к успеху. Пришлось взять в руки труды по истории западноевропейского искусства. Там это имя хорошо известно. Что ж, попробуем и мы вкратце рассказать об этом интересном человеке.
Виднейший шведский зодчий конца XVII – начала XVIII вв. Никодемус Тессин (1654-1728) назывался младшим, чтобы как-то отличаться от своего отца и учителя, тоже Никодемуса Тессина (только, разумеется, Старшего). Сформировавшись под влиянием барочной архитектуры Рима и творческих идей Л.Бернини, А.Палладио, он смолоду участвовал в отцовских постройках, таких как загородная резиденция Дротнингхольм, построенная в 1662-1687 годах для вдовствующей королевы Хедвиги Элеоноры. Это был самый грандиозный загородный дворец в Скандинавии, своеобразное подражание Версалю. Здесь Никодемус Тессин Младший принимал участие в отделке интерьеров и создании парка, а в 1681 году – единолично возглавил строительство.
Из других его построек наиболее известна королевская усыпальница при церкви Риддархольмсчюрка на острове Риддархольмен в Стокгольме (1671-1743), начал которую его отец, продолжил он сам, а завершил К.Хорлеман.
Однако наивысшее признание принесло ему строительство Королевского дворца в Стокгольме (начат в 1680, 1697-1760), где Никодемусу Тессину Младшему удалось переплавить различные художественные традиции, присущие голландской, французской и итальянской школам в единый, своеобразный и ярко национальный по духу стиль, воплотившийся в монументальных и величаво суровых фасадах и залах дворца.

О том, как выглядела усадьба Дубровицы на рубеже XVII – XVIII веков, когда ей владел князь Б.А.Голицын, некоторое представление дает свидетельство иностранца, посетившего имение. Иоганн Корб 28 июля 1698 года записывает в своем дневнике:
«Два дня тому назад князь Голицын просил господина посла, чтобы тот не поставил себе в труд посетить его поместье. По этой причине и желая показать, что он высоко ценит расположение этого князя, господин посол выехал туда на рассвете. Поместье называется Дубровицы (Dobroviza). Оно отстоит от столицы на 30 верст, или шесть немецких миль. Мы добрались до места ко времени обеда. Сам князь, ожидая с господином архиепископом нашего приезда, осматривал все окрестности с колокольни церкви, роскошно выстроенной на княжеский счет. Церковь имеет вид короны и украшена снаружи многими каменными изваяньями, какие выделывают итальянские художники. По окончании обеда, приготовленного с большой роскошью, мы предались приятным разговорам в восхитительной беседке, выстроенной в прелестнейшем саду. Беседа затянулась до вечера, когда внимание гостей привлек к себе приготовленный нам там усердием слуг ужин»3.

Дошедший до нас дворец в Дубровицах (правда, в перестроенном виде), был построен уже при потомках Бориса Алексеевича Голицына в 40-50-х годах XVIII века. Первоначально он был двухэтажным и получил барочную отделку, остатки которой были обнаружены во время реставрации 1967 года. Одновременно с возведением дворцового комплекса, на центральной оси усадьбы, в южной ее части был выстроен П-образный в плане конный двор, корпуса которого стоят на каменном цоколе.
Примерно в таком виде это имение переходит в 1781 году в руки Г.А.Потемкина. Особо представлять нового владельца не нужно, тем более, что владел усадьбой он недолго. Однако со свойственной ему энергией сразу же взялся за перестройку дома, продолженную уже следующим хозяином…

В 1787 году, проездом из Крыма, в усадьбе побывала Екатерина II. Она выкупила у Потемкина понравившееся ей имение и подарила его своему новому фавориту – А.М.Дмитриеву-Мамонову.

Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов (1758-1803) происходил из древнего рода, бравшего свое начало от Ярослава Мудрого. Один из пращуров – окольничий при дворе Ивана III, Григорий Дмитриев имел прозвище Мамон. Так называли тогда богатых и чванных людей.

В начале XVIII века породнились Мамоновы и с Романовыми: Петр I выдал свою племянницу царевну Прасковью Ивановну за Ивана Ильича Дмитриева-Мамонова.
Сам Александр Матвеевич был хорошо знаком с французской литературой, говорил на нескольких иностранных языках и даже сочинял (из рук вон плохие) пьесы для театра. Екатерина II сделала его генерал-адьютантом и графом Российской империи, а Иосиф II даровал «молодому человеку… без образования… и не умному» (по собственным словам) титул графа Священной Римской империи. В то же время саксонец Сакен дал следующую характеристику фавориту: «Умен, находчив, остроумен».
Не будучи человеком наивным и простосердечным, 26-летний граф не был, однако, и циником. Он решительно и добросовестно исполнял свою роль, играя ее с необычайной искренностью, в которой Валишевский усмотрел «…способность питаться иллюзиями, доведенную до крайних пределов». Как позже писал в своих записках Ланжерон: «Некоторые [фавориты] умели облагородить свое унизительное положение: Потемкин, сделавшись чуть ли не императором, Завадовский – пользой, которую приносил в администрации; Мамонов – испытываемым и не скрываемым стыдом».
Впрочем, этот стыд не мешал Александру Матвеевичу стойко отстаивать обладание доставшимся ему достоянием, выпрашивая все новые и новые подарки.
Но однажды фаворит поставил под угрозу все свое благополучие, полюбив фрейлину императрицы Дарью Федоровну Щербатову (1762-1801). Екатерина II уступила просьбам вчерашнего возлюбленного, и молодые сыграли свадьбу, после которой по высочайшему повелению выехали в Москву, в новый дом на Покровском (или Яузском) бульваре. А Екатерина нашла успокоение и утешение в мысли, что экс-фаворит лишился рассудка: «Представьте себе, что есть признаки, указывающие на его желание оставаться вместе с женой при дворе. Вообще какое противоречие мыслей… Как будто в уме смешавшийся!»
Как легко было в то время назвать человека сумасшедшим, и как больно ударило это обвинение по сыну екатерининского фаворита – Матвею Александровичу!
После женитьбы молодые жили по большей части в Дубровицах, довольно замкнуто. Совместная жизнь у них не сложилась, и вскоре А.М.Дмитриев-Мамонов с женой разошлись. Но памятью о недолгой семейной жизни стала подмосковная усадьба, в которой тогда велось широкое строительство.

При Александре Матвеевиче центральная часть дворца была надстроена третьим (антресольным) этажом. Тогда же фасады здания были оформлены в классическом стиле. Со стороны реки Десны дом украсился полуротондой с десятью колоннами коринфского ордера.
Дубровицкий дворец, и так лишенный классического совершенства, сильно пострадал от времени. В 1870-х годах к нему были пристроены боковые одноэтажные террасы. В 30-х годах XX века они были надстроены, в то время как все здание стало трехэтажным. Лишь частичная реставрация 1967-1972 годов вернула ему прежние формы.
Описывая сам дом, невозможно не упомянуть про так называемый парадный Гербовый зал, получивший свое название из-за многократно повторяющегося на его стенах изображения двух гербов, один из которых принадлежит роду графов Дмитриевых Мамоновых (принадлежность второго герба не установлена). При реставрации зала в 1968 году под более поздними наслоениями была открыта первоначальная роспись стен, представляющая собой пейзажно-архитектурную фантазию, выдержанную в готическом стиле. Основным мотивом этой живописной композиции является повторяющееся изображение многоплановой перспективы, сотканной из различных аркад, лоджий и других готических элементов. Как считают специалисты, подобные росписи были характерны для интерьеров во второй половине XVIII века.
В конце того же столетия в Дубровицах, к западу от основного ядра усадьбы, был разбит небольшой регулярный липовый парк, отделивший дом от комплекса хозяйственных и служебных построек, созданных, вероятно, одновременно с перестройкой дома. Первоначальная планировка парка почти не сохранилась, а о бывших здесь когда-то садовых забавах напоминают разве что белокаменные ступени основания – все, что осталось от декоративной арки, перекинутой через главную аллею.

Дальнейшая история усадьбы связана с сыном Александра Матвеевича – М.А.Дмитриевым-Мамоновым.
Матвей Александрович родился 14 сентября 1790 года. Он рано потерял мать, отца, жил и воспитывался у деда, Матвея Васильевича, сенатора, действительного тайного советника и президента Вотчинной коллегии, который с 1787 года жил в доме на Тверской улице (Мамонов переулок). Он получил блестящее образование, имел успех в свете и быстро делал карьеру: в 1808 году был пожалован в камер-юнкеры и определен советником в Московское губернское правление, с 1810 года – обер-прокурор 6-го (Московского)департамента Сената с чином действительного статского советника, что в табели о рангах соответствовало военному званию генерал-майора.
Молодой человек увлеченно занимался изучением истории, философии. Вступил в масонскую ложу, где быстро достиг высоких степеней, в журнале Невзорова «Друг юношества» печатал свои, не имевшие, правда, большого литературного успеха, «Духовные оды». Подобно некоторым другим детям фаворитов (это уже своеобразная историческая закономерность), смущенный доставшимся ему богатством, он занялся филантропией и пришел к убеждению, что долг каждого человека – «помогать ближним своим и страждущему отечеству». Не удовлетворяясь пустыми декларациями, Матвей Александрович тратил огромные деньги на помощь беднякам, говорил, что желает «… помогать людям не временно, а возобновляя их жизнь, делая их из несчастных счастливыми».

В 1812 году, с первого дня французского нашествия, волна общего патриотического энтузиазма захлестнула нацию. Стали формироваться ополченские формирования, создававшиеся отдельными состоятельными лицами, на свои средства; среди них гусарский полк графа П.И.Салтыкова, батальон великой княгини Екатерины Павловны и им подобные. Не остался в стороне и Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов. Вот что пишет очевидец и даже участник тех далеких событий – П.А.Вяземский:
«В самый день состоявшегося собрания, и когда положено было образовать народное ополчение, граф Мамонов подал чрез графа Ростопчина государю письмо, в котором он всеподданнейше предлагал вносить, во все продолжение войны, на военные издержки весь свой годовой доход, оставляя себе 10000 руб. ежегодно на пропитание. <…> Государь, приказав поблагодарить графа за усердие его и значительное пожертвование, признал полезнее предложить ему составить конный полк. Так и было сделано. Дело закипело. Вызвал он из деревень своих несколько сот крестьян, начал вербовать за деньги охотников, всех их обмундировал, посадил на коней, вооружил исправно, и скоро полк начал приходить в надлежащее устройство. Были и другие от частных лиц предложения и попытки ставить полки на собственные издержки; но, кажется, один полк Мамонова окончательно достиг предназначенной цели. Мамонов… предложил место полкового командира князю Четвертинскому – тогда в отставке, но известному блестящему кавалерийскому офицеру в прежних войнах. За ним последовали многие молодые люди, в том числе и я. <…> Полк наш, или зародыши нашего полка, стояли тогда около Петровского дворца. Туда был наряжаем и я на дежурства, делал смотры, переклички и сам себе не верил, глядя на себя»4.
Вступил в полк (в августе 1812 года) и Василий Андреевич Жуковский. Он писал, что сделал это «не для чина, не для креста… а потому что в ЭТО ВРЕМЯ всякому ДОЛЖНО быть военным, даже и не имея охоты». Правда служба поручика Жуковского оказалась короткой: тяжелая болезнь привела к тому, что уже в 1813 году он вынужден был оставить службу 5, 11.
«Полк Мамонова, – по воспоминаниям еще одного современника, – был замечательно щегольски обмундирован, имел все смены одежды для солдат и неимоверное количество белья». При общей казачьей форме полк имел бирюзовый приборный цвет и желтый приборный металл.
Формировался казачий полк графа Мамонова первоначально в Ярославле, позже в Москве, а с занятием ее французами – в Серпухове. Однако дело это не быстрое, а военные действия разворачивались стремительно. Не дожидаясь готовности своего воинского соединения, шеф полка принимает участие в Бородинском сражении. Ему не терпится сразиться с неприятелем…
Вошедший в состав Московского ополчения, первый сформированный эскадрон успел отличиться в Тарутинском сражении 6 октября 1812 года, где снова проявил необычайную храбрость граф Мамонов. В дальнейшем это соединение сражалось под Малоярославцем (12-13 октября), а в кампании 1813-1814 годов приняли участие все шесть действующих эскадронов полка, который насчитывал к тому времени 40 штаб- и обер-офицеров и 679 нижних чинов.5
Матвей Александрович был награжден золотой саблей «За храбрость» 21 декабря 1812 года, а 12 марта следующего года «за усердие и пожертвование немаловажной суммы на покупку лошадей, вещей и содержание полка» получил чин генерал-майора и также принял участие в заграничном походе. Его полк под предводительством князя Бориса Антоновича Святополк-Четвертинского (1781-1865), был в составе Силезской армии прусского генерала Блюхера, включавшей два русских корпуса Ф.В.Сакена и А.Ф.Ланжерона. На полях Германии полк сражался у Кацбаха 14 (26) августа 1813 года, участвовал в осаде Дрездена. Все шло превосходно. Но однажды мамоновские казаки устроили драку с офицерами австрийского отряда, расквартированного неподалеку от полка Матвея Александровича. Командир австрийского соединения направил жалобу в штаб русских войск, откуда вскоре к Дмитриеву-Мамонову прибыл генерал-полицмейстер Ф.Ф.Эртель. Граф, недолюбливавший иностранцев, принял его весьма холодно. Недовольный генерал послал дело вверх по инстанциям, и 27 августа в городе Форлуи во Франции по Высочайшему повелению полк был расформирован. Казаки были зачислены в другие воинские подразделения, а сам Дмитриев-Мамонов встретил победу, будучи прикомандированным к командиру первого кавалерийского корпуса Ф.П.Уварову.
Расформирование этого ополченного воинского соединения после окончания боевых действий было вполне закономерным. Скорее может вызвать удивление участие иррегулярного полка в заграничном походе, при известной неприязни императора Александра I к подобного рода войскам. Когда именно прекратил свое существование казачий полк графа М.А.Дмитриева-Мамонова, мы не знаем, но известно, например, что российско-германский легион – тоже своего рода нерегулярное соединение, был распущен в апреле 1815 года.
Как бы то ни было, шеф несуществующего полка, к тому же без военного образования, быстро почувствовал всю ненужность и нежелательность дальнейшего своего нахождения в действующей армии. Он быстро разочаровался в штабной деятельности и в начале 1816 года (или в марте 1819 года, как упоминается в документах, хранящихся в ЦГВИА, хоть эта дата и выглядит менее вероятной по сравнению с предыдущей) вышел в отставку.
До нашего времени сохранились глухие свидетельства того, что в 1816 году царю становится известно о существовании тайной организации под названием «Орден Русских Рыцарей», одним из создателей которой был Матвей Александрович, а также о встрече императора Александра с графом Мамоновым. Однако содержание их беседы, если предположить, что таковая состоялась, осталось неизвестным ни современникам, ни потомкам.6
После своей отставки Дмитриев-Мамонов выехал за границу для лечения, а по возвращении заперся в своей подмосковной усадьбе Дубровицы, где прожил отшельником с 1817 по 1823 годы, лишь изредка (по некоторым сведениям) выбираясь в Москву, в свой дом на Яузском бульваре и почти никого не принимая, кроме генерала Михаила Федоровича Орлова.

Историки до сих пор спорят о точной дате основания Ордена Русских Рыцарей. «Я первый задумал в России план тайного общества. Это было в 1814 году», – писал Николаю I М.Ф.Орлов. Исследователи, занимающиеся судьбой графа М.А.Дмитриева-Мамонова, приводят более раннюю дату – 1 августа 1812 года. Со слов Михаила Федоровича, начало Ордену было положено после того, как он обратился с письмом к графу Мамонову, в котором уговаривал его участвовать «в своих затеях». Граф ответил, «что враг внутренний страшнее всякого внешнего врага и что он сомневается в успехе»7. Однако, так или иначе, сотрудничество началось.
Разбираясь в показаниях М.Ф.Орлова и других лиц, привлеченных к делу декабристов, трудно сказать, где правда, а где вымысел. Все смешалось: чистосердечное признание, и принятие на себя вины других, категорическое отрицание своего участия в заговоре и сознательное упоминание имен, которые уже не могли пострадать от карающей длани «правосудия».
Наиболее полно вопросы, связанные с Орденом Русских Рыцарей, освещены в работе Ю.М.Лотмана (М.А.Дмитриев-Мамонов – поэт, публицист и общественный деятель // Ученые записки Тартусского Государственного Университета, 1959 г., в.78, т.2), которой мы, к сожалению, не располагаем. Поэтому, при описании устройства и целей тайного общества, мы будем опираться на другие доступные источники.7, 10
Итак, Орден Русских Рыцарей состоял из двух изолированных подразделений: абсолютно тайного, внутреннего, – куда входили члены-учредители и руководители общества, и внешнего ордена – более массового объединения, во всем подчиненного первому и призванного непосредственно действовать во имя осуществления общего блага. В свою очередь, внешний орден делился на три ступени. Низшая – израильская – заключалась в первоначальной образовательной подготовке неофитов, выдержанной в духе просвещения. При переходе на среднюю – греческую ступень, определялись враги ордена, с которыми было необходимо бороться: иноземцы, цари, илоты (рабы, возжелавшие стать господами – царские приближенные). Наконец, на третьей – римской ступени, обращенный узнавал конкретную цель существования внешнего ордена – тираноубийство. Член организации клялся быть готовым умереть за свободу, не бояться преследований – «оков, бичей, темниц, пыток, яда, пистолета и кинжала», обещал смело пролить «кровь врагов свободы» и «истребить их до последнего».
Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов разработал таинственные и торжественные ритуалы принятия и перевода на каждую ступень в масонском духе с клятвами на мече, погашением света, появлением молний, питьем крови, с широким использованием атрибутов античного наследия и символов средневекового Ордена Тамплиеров. Однако он резко расходился с масонством в идеологии, требуя от своих последователей активных революционных действий и одновременно – беспрекословного подчинения.
Пройдя все ступени, член внешнего ордена допускался во внутреннюю организацию и узнавал ее конкретную политическую программу, изложенную Мамоновым в конституционном проекте под названием «Пункты преподаваемого во внутреннем ордене учения».
Согласно этому документу, император лишался своих исконных прав: вводить налоги, объявлять войну, заключать договоры с иностранными государствами, наказывать ссылкой и награждать орденами, назначать на высшие государственные, военные и дипломатические посты. Верховная власть переходила к Сенату, состав которого предполагалось довести до тысячи человек; из них 200 мест отдавалось высшей аристократии (наследственным пэрам), 400 – дворянству и оставшиеся 400 – простому народу.
Намечался также широкий круг преобразований в России, таких как «общее размежевание земель», «упразднение рабства», «вольное книгопечатание». Кроме этого, в проекте была заявлена планомерная экспансионистская политика: расширение внешних рынков, торговля с Китаем, Японией. Планировалось создать военный флот в Архангельске для того, чтобы воспрепятствовать английской торговле в этом районе. Против Англии, вероятно, был направлен и проект военного похода в Персию и Индию, над которым трудился член ордена Д.В.Давыдов, и на Балканы. В бумагах Мамонова обнаружены предложения об изгнании турок из Европы и присоединении к России Венгрии, Сербии и… Норвегии.
Совместная работа М.А.Дмитриева-Мамонова и М.Ф.Орлова над проектом была прервана из-за второго заграничного похода русской армии в июне 1815 года. Но и за границей Орлов не прекращал оживленной переписки с Матвеем Александровичем, спорил, доказывал…
После событий в Испании, где король Фердинанд VII, вернувшись из эмиграции, жестоко расправился с Кортесами, Мамонов кардинально пересмотрел свои взгляды на идею ограниченной монархии. Он пришел к убеждению, что уничтожить самодержавие без насилия невозможно. «Конституция Гишпанских Кортесов весьма мудро писана, но не вся годится для нас. <…> Щадить тиранов [les T. – осторожно, по-французски, обозначает Матвей Александрович] – это значит готовить, ковать для себя оковы, более тяжкие, нежели те, которые хотят сбросить. Что же Кортесы? Разосланы, распытаны, к смерти приговариваемы и кем же? скотиной, которому они сохранили корону…» – уже по-русски, энергично, заключает автор.
Идеи, положенные в основу нового проекта государственного устройства России, были впервые сформулированы Мамоновым в работе «Краткие наставления русскому рыцарю». С большим трудом ему удалось отпечатать 25 (по другим данным 20) экземпляров своей брошюры на французском языке и переправить их Орлову – для агитации.
Этот второй проект был радикальнее первоначального, решительнее порывал с монархической идеей. Во главе республики, – по Мамонову, – должно было стоять «Народное вече» – двухпалатный парламент. Верхняя палата (Палата вельмож) насчитывала 679 депутатов. Формировалась бы она следующим образом: 221 место было отдано вельможам наследственного чина, «владеющих уделами неприкосновенными в тех областях, от коих они наследственными представителями и депутатами». В палату также должны были войти 442 депутата от простого, ненаследственного дворянства («шляхетства»), 10 представителей Ордена Русских Рыцарей, правда, не наделенных землей, и 6 – от «вольных» городов: Киева, Астрахани, Казани, Одессы, Новгорода и Ярославля. Все «вельможи» должны были придерживаться «греко-российского исповедания, равно как и депутаты рыцарства, в коем кроме русских и православных никого быть не может».
Вторая, нижняя палата (Палата мещан) включала в себя три тысячи депутатов от городов. В нее могли быть избраны как дворяне, так и духовные лица, мещане, купцы, мастеровые и поселяне.
В двухступенчатых выборах должны были участвовать все сословия, причем без имущественного ценза.
Во главе каждой из палат стоял председатель – посадник, избираемый большинством голосов сроком на один год. Пара «имперских посадников» (которыми могли быть только «вельможи» или «рыцари») осуществляла высшую исполнительную власть в государстве – один был главнокомандующим, другой ведал «судом и расправой».
Стоит особо отметить, как широко было применено в новом конституционном проекте выборное начало. Кроме парламента выборным был и суд присяжных, а также – местные органы власти. Государство должно было быть разделено на восемь регионов («царств»). Все госучреждения объединялись в различные думы, которые затем подразделялись на приказы. Намечалось проведение военной реформы…
Но… проекты оставались лишь на бумаге. Члены Ордена ( а их было уже девять человек – М.А.Дмитриев-Мамонов, М.Ф.Орлов, Д.В.Давыдов, Н.И.Тургенев, М.Н.Новиков, А.С.Меньшиков, И.М.Бибиков, Ф.П.Толстой и Алексей Пушкин), все более расходились во взглядах. Так, например, Денис Васильевич Давыдов считал, что самодержавие необходимо брать медленной осадой или блокадой, а не прямым приступом. «Орлов <…> идет к крепости по чистому месту, думая, что за ним вся Россия двигается, а выходит, что он, да бешенный Мамонов», – писал прославленный поэт-партизан в письме к другу. Со временем охладел к Ордену Русских Рыцарей и Михаил Федорович Орлов. Он осознал, что будущее за более демократической, а главное – многочисленной организацией – «Союзом спасения».
Лишь «бешенный» Мамонов до конца остался верен своим идеям и своему детищу – Ордену. Он свято верил в то, что когда-нибудь Россия станет по-настоящему свободной страной:

В тот день водрузится знамя Свободы в Кремле, –
С сего Капитолия новых времен прольются лучи в дальнейшие земли.

Однако в своем дубровицком затворничестве Матвей Александрович занимался не только теоретическими рассуждениями о будущем устройстве России, но практическим осуществлением своих идей. Он тщательно укреплял усадьбу, расположенную в чрезвычайно выгодном для обороны месте, у слияния двух рек; строил каменные стены и башни, сформировал роту солдат из крестьян (быть может, из ветеранов, прошедших с ним 1812 год) и завел пушки.
Странно, но специалисты, занимающиеся Дубровицами, утверждают, что имение сохранило архитектурные памятники от всех исторических эпох и владельцев, но ни словом не упоминают даже об остатках укреплений, построенных Дмитриевым-Мамоновым.
Наиболее близкая к описываемому времени ограда конного двора, выполненная в псевдоготических формах, датируется обычно второй четвертью XIX века (таким образом, специалисты относят ее к хорошо известному стилистическому направлению «николаевской» готики). Но если вдуматься и разобраться в известных фактах, то окажется, что в это время строить ограду конного двора было… некому. Ведь в 1823 году М.А.Дмитриев-Мамонов был арестован, а с 1826 по 1863 годы Дубровицы находились в опеке. Маловероятно, чтобы опекуны стали возводить что-нибудь в имении, им не принадлежащем.
Многие несоответствия можно устранить, выдвинув новую дату создания ограды и ворот конного двора – 1817-1823 годы и отнести это строительство к «военным приготовлениям» графа. Близкая к масонству по заложенным в ней идеям псевдоготика была, очевидно, наиболее созвучным и понятным Матвею Александровичу архитектурным стилем, отвечавшим его рыцарским устремлениям.

Слухи о том, что он «не в себе», ходили уже давно, благо завистников и недоброжелателей у него хватало. Обделенных родственников раздражала его благотворительность, правительство смущали военные приготовления в Дубровицах, слухи о тайном обществе. Конечно, были у этих разговоров и некоторые основания: Матвей Александрович, несмотря на богатырское сложение, страдал, по словам врачей, «меланхолией» и при добром, незлобивом характере – чрезмерной вспыльчивостью. Слуги и домашние не в шутку его побаивались, старались не раздражать. Как пишет Федор Кудрявцев, «была у него в юности какая-то тягостная история с женщиной, о чем самые близкие друзья только догадывались. Это наложило печать на всю его жизнь: он никогда не был женат, слыл брюзгой, женоненавистником»8.
Но, думается, причиной молчаливого, подчас угрюмого и раздражительного нрава, была чрезмерно впечатлительная натура, болезненно воспринимавшая пороки современного ему общества и гордость аристократа, уязвленного семейным фаворитизмом. Не вызывает сомнений тот факт, что М.А.Дмитриев-Мамонов тяжело переживал «случай» отца, который он, вероятно, считал «падением», болезненно относился к женитьбе своего родича Ивана Ильича Дмитриева-Мамонова на царевне Прасковье Ивановне и условиям, выдвинутым Петром I. Такая близость к трону, – мечта любого дворянина, для потомка Рюриковичей была насмешкой и оскорблением. Для человека, считавшего Романовых узурпаторами, всякая связь с представителями этого дома казалась преступлением, пятнавшим честь древнего рода. «Мы, – писал он в своих мемуарах, – происходим по прямой линии от Владимира Мономаха, и по мужской, а не по женской, как Романовы, – мнимые родоначальники наших государей, которые совсем не Романовы, а происходят от голштинцев».
Кроме всего прочего, не стоит забывать, что Матвей Александрович, принимая всерьез создаваемое тайное общество, пытался в личной жизни осуществить идеалы и применить нормы поведения, заложенные в уставе Ордена. Стоит вчитаться в полное название организации – «Орден черных крестовых рыцарей совершенного Союза молчания и Святого гроба», как сразу становятся понятными и затворничество, и конспирация, и молчание ее основателя.
Зная свой вспыльчивый нрав, он, вероятно, еще и поэтому удалил от себя слуг, отдавая нужные распоряжения в письменном виде, и проводя целые дни в полном одиночестве. Однако один раз он все же сорвался, и этот случай оказался для него роковым.
Вот как описывает это происшествие Тимофей Иванович Шеповалов:
«Все распоряжения по управлению многочисленными имениями он [Дмитриев-Мамонов – В.Л.] делал письменно, через своего камердинера. Когда же последний умер, в камердинеры к богатому чудаку наняли вольного московского мещанина, который оказался очень любопытным человеком. Однажды, желая подсмотреть за своим хозяином, он спрятался за колонной в то время, когда М.А.Мамонов шел обедать. Тот заметил его и сильно избил. Камердинер убежал в Москву и пожаловался генерал-губернатору князю Д.В.Голицыну. Тот отправил в Дубровицы офицера с письмом. Мамонов прочел письмо и, разорвав его, бросил в суп, а офицера весьма невежливо выпроводил из дома»9.
В результате произошедшего инцидента Матвей Александрович был арестован и доставлен в Москву. В целом ряде источников факт ареста Мамонова связан с избиением им камердинера, в котором он подозревал агента правительства, а в одной работе10 имеется прямое упоминание о пресловутом слуге, как о царском шпионе, которого граф разоблачил и выгнал из дома. Однако официальная причина ареста была иной: по распоряжению московского генерал-губернатора князя Дмитрия Владимировича Голицына Мамонов был арестован за жестокое наказание крепостных и неповиновение властям. Только подумать, что это обвинение было предъявлено человеку, добивавшемуся скорейшей и безусловной отмены крепостного права!
По специальному распоряжению Николая I, при аресте у графа были изъяты хранившиеся в Дубровицах реликвии: знамя князя Д.М.Пожарского, деревянная ложка и сорочица царевича Дмитрия Иоанновича. По всей видимости, они свидетельствовали о пресечении законной династии и об узурпации престола Романовыми. Поэтому, неудивительно, что эти вещи вскоре оказались в Оружейной палате, подальше от любопытных глаз.
Подавляющее большинство литературных работ по этой теме упоминают о том, что содержание Дмитриева-Мамонова под домашним арестом продолжалось вплоть до 1826 года, когда, отказавшись присягнуть новому императору – Николаю II, он был официально признан сумасшедшим. В последнее время появились новые сведения, проливающие свет на некоторые детали развернувшейся трагедии. Оказывается, еще в июле 1825 года Александр I утвердил мнение Кабинета Министров о «признании отставного генерал-майора Дмитриева-Мамонова безумным и учреждении над ним опеки». Следовательно, Николай I, требуя от «безумного» Мамонова присяги, видимо, не считал его сумасшедшим. Но последний и впрямь оказался «бешенным», вернее неукротимым, отказавшись присягнуть, и тем самым, подписав себе приговор. Разозленный император, вероятно питавший какие-то иллюзии относительно оппозиционно (если не сказать революционно) настроенного арестанта, дал приостановленному было делу дальнейший ход.
Признанного умалишенным Мамонова подвергли принудительному лечению, названному самим пациентом «пыткой». В 1833 году (по другим данным в 1826 или 1830-м) опекуны (А.А.Арсеньев, С.П.Фонвизин, К.Я.Булгаков, сестра Матвея Александровича и, по некоторым сведениям, его двоюродный брат Александр Иванович Дмитриев-Мамонов8), под предлогом заботы о здоровье подопечного, купили для него усадьбу Васильевское, что на Воробьевых горах. Не малую роль в этой покупке сыграла, вероятно, уединенность дачи: жандармы и «лечащие» врачи старались не смущать случайных прохожих, которые не раз слышали из-за высокого забора городского особняка крики боли, ярости и отчаяния.
Методы лечения, применяемые в отношении психически здорового еще (по воспоминаниям М.П.Погодина и других, знавших его в этот период) человека, были изуверскими: часами капали на побритую голову холодной водой, связывали ремнями, надевали смирительную рубашку.10 Побои и голод – в виде наказания, дополняли жуткую картину не прекращавшегося долгие годы испытания.
Но Мамонов не сдавался. Пытаясь уцелеть в окружавшем его аду, он притворно смирялся, все реже буйствовал, писал прошения на высочайшее имя. Однако письма не доходили до адресата, старые друзья не допускались к «больному», ему было отказано даже в прогулках по саду, под предлогом того, что он «обеспокоит соседей и прохожих». Отчаяние приводило к новым вспышкам ярости, за которыми тут же следовала ужасная расплата. Казалось, мучениям не будет конца.
Но решение монарха было непреклонным и в то же время прямо указывало на истинную сущность «безумия» Мамонова – лечить до того времени, «когда он изменит свой образ мыслей».
И кошмар продолжался…
Преклоняясь перед памятью декабристов, приходится все же признать, что как ни тяжела, ни горька была их участь – приговоренных к каторжным работам, сосланных в Сибирь, разжалованных в солдаты, она бледнеет перед судьбой М.А.Дмитриева-Мамонова. Выйдя на поселение, «государственные преступники» зажили вольным трудом, пусть трудным, но свободным, обзавелись семьями, встречались, вели оживленную переписку. Между ними никогда не гасла искра человеческого общения, столь необходимая в суровых испытаниях.
Другое дело – Мамонов. Физическая и нравственная пытка, осознание своей обреченности, борьба не только за жизнь, но, что самое страшное, – за ускользающий порой в темные провалы небытия разум, не прекращалась ни днем, ни ночью, она велась в полном одиночестве этим заживо погребенным человеком долгие годы, десятилетия! Он пытался писать, ища работу для ума, оставил записки о фельдмаршале З.Г.Чернышове, путешествии Екатерины II в Крым, Пугачеве, обращался к прошлому, вспоминал…

Увы, разум не выдержал.
Почти сорок лет пробыл Матвей Александрович на положении заключенного в «психушку», а умер от случайных ожогов. Предание гласит7, что дряхлый 72-летний старец, протираясь на ночь одеколоном, выронил пузырек, облил сорочку, а нагнувшись за ним, неловко опрокинул свечу… Хотя, может быть, он сделал это намеренно…12
Полученные ожоги были слишком сильны, а врачи прибыли поздно, – привыкли к крикам «одержимого». Умирал он в ясном сознании, сказав напоследок: «Ну, кажется, довольно пожил…». Это случилось 11 июня 1863 года.
«Какое странное явление судьбы! – писал П.А.Вяземский, – Все, кажется, улыбалось ему в жизни, но со всем счастием мчало его к бездне неукротимое, неограниченное самолюбие и бедственность положения нашего. Ни частный ум его, ни ум государственный, или гений России, не могли управить им: он должен был с колесницею своею разбиться о камни. Кого тут винить? Так грустно тянулась и затмилась жизнь, которая зачалась таким прекрасным утром…»11.
Последний опекун несчастного графа, правнучатый племянник Н.А.Дмитриев-Мамонов так охарактеризовал его: «…резкость выдающегося ума и пылкость характера были причиною многих его неудач, но едва ли я ошибусь, если скажу, что главным образом зависть и злоба людей сломили и обездолили эту жизнь, которая могла быть до конца блестяща и, вероятно, небесполезна, ибо по своему уму, образованию, энергии, доброте и по своей рыцарской честности, при огромных материальных средствах он мог бы быть замечательным деятелем» 12.

Вплоть до 1863 года Дубровицы находились в опеке. Жизнь в усадьбе замерла. Лишь изредка приковывают к себе внимание ее достопримечательности (упомянутая реставрация церкви в 1848-1850 годах). Последний владелец имения, князь С.М.Голицын, не внес существенных изменений в сложившийся архитектурный ансамбль, только в комплексе конного двора появился юго-западный корпус конюшен, построенный в стиле модерн. Однако со временем усадебные сооружения ветшали, зарастали тропинки парка, забывались имена… Долгая и благодарная память как сто лет назад, так и теперь – удел немногих. Люди, одаренные умом и высокой нравственностью, встречаются нечасто, но именно им мы обязаны тем, что связывает разные поколения – исторической памятью.
Последние годы в Дубровицах размещался Всесоюзный Научно-исследовательский Институт Животноводства. Частенько в теплые летние выходные можно увидеть здесь прогуливающиеся по берегу реки влюбленные парочки или рассеянных студентов. До истории ли им? Вряд ли.

Но чудится иное.
14 июня 1868 года Екатерина Павловна Вяземская вместе со своим женихом Сергеем Дмитриевичем Шереметевым посетила село Дубровицы. Она записала в своем дневнике:
«Мы взошли в церковь, которая очень хороша… Староста церковный показал нам ее и очень много рассказывал о гр[афе]. Мамонове».
А кто расскажет о нем нынешней молодежи?

Осень. Вокруг грязь – строители расширяют дорогу. Небо тяжелое, как перед дождем. За домом – остатки каменной лестницы, когда-то спускавшейся к реке. Грустно смотрит с высокого берега красивая полуротонда с колоннами коринфского ордера...

Литературные источники:

1. М.И.Гоняный «Археологические памятники приустьевой части р. Десны», Остафьевский сборник, вып. 2, М., 1994 год.
2. М.М.Дунаев «К югу от Москвы», М., Искусство. 1986 г.
3. Корб И.Г. Дневник путешествия в Московию. СПб., 1906 г.
4. П.А.Вяземский «Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки», М., Правда, 1988 год.
5. Е.В.Пчелов «Московский казачий графа Мамонова полк» // М.И.Кутузов и русская армия на II этапе Отечественной войны 1812 года. Малоярославец, 1995 г.
6. Л.Я.Павлова «Декабристы – участники войн 1805-1814 гг.», М., Наука, 1979 год
7. В.Б.Муравьев «Улочки-шкатулочки, московские дворы», М., Тверская, 13., 1998 год.
8. Л.Я.Павлова «Декабрист М.Ф.Орлов», М., Наука, 1964 г.
9. Федор Кудрявцев «Из рода Дмитриевых-Мамоновых», Куранты. Историко-краеведческий альманах. Выпуск III, М.,Московский рабочий, 1989 г.
10. Т.И.Шеповалов «По рекам и озерам Подмосковья» М., Московский рабочий, 1960 год.
11. Е.В.Пчелов «Орден русских рыцарей» гр. М.А.Дмитриева-Мамонова. // Материалы III 12. Голицынских чтений, часть 1, Большие Вяземы, 1996 г.
12. А.Ю.Низовский «Самые знаменитые усадьбы России» М.,Вече, 2000 г.
13. В.А.Поцелуев, И.В.Петреев «Подольск и окрестности» М., Терра-Спорт, 1999 г.