АВТОР «ПЕРВОЙ РУССКОЙ ГРАММАТИКИ» –
ГОСТЬ КНЯЗЯ БОРИСА АЛЕКСЕЕВИЧА ГОЛИЦЫНА

В «Истории Петра Великого» Александра Густавовича Брикнера можно найти один интересный эпизод, имеющий отношение к Борису Алексеевичу Голицыну. В пятой главе, кратко обрисовав положение князя Голицына при юном Петре, его связи с иноземцами и знание языков, историк между делом упоминает изданную в Оксфорде в 1696 году грамматику русского языка, посвященную не кому-нибудь, а именно князю Борису(1). Правда, Брикнер не привел ни имени автора труда, ни его названия. Однако в другой своей статье, посвященной вопросам источниковедения истории Петра I, Александр Густавович уточнил, что речь идет о книге Лудольфа «Grammatica Russica»(2).

Виртуозно играя на разных музыкальных инструментах, он имел возможность продемонстрировать свое искусство перед царем и его ближайшим окружением (о том, что Лудольф был представлен Петру, косвенно упоминается в посвящении). Более того, его удивительная ученость поразила даже духовенство, с которым он часто беседовал(4) . После возвращения в Лондон в 1694 году Лудольф перенес операцию по извлечению камня (из почек?), но как только здоровье позволило ему, составил «Русскую грамматику», напечатанную Оксфордской университетской типографией и изданную в 1696 году.

Далее любознательность Лудольфа заставила его предпринять путешествие на Восток, чтобы ознакомиться с тамошним состоянием христианской церкви. Он приехал в Смирну в ноябре 1698 года, потом отправился в Яффу, Иерусалим и Каир, причем попутно он изучал природу, население, состояние правительства и религии в разных странах, через которые путешествовал.

Поскольку его личные интересы во многом были сосредоточены на вопросе об объединении всех вероисповеданий, об организации на началах широкой терпимости единой мировой церкви, эта идея отразилась не только в «Русской грамматике», но и в других его сочинениях, таких как: «Размышления об удалении от света», «Размышления о разных предметах, касающихся поощрения внутренней духовной жизни», «Созерцания об интересе Вселенской церкви», «Предложения для поощрения дела религии в церквах Востока», «Размышления о настоящем состоянии церкви христианской» и др. Г.В. Лудольф являлся близким другом известного педагога и теолога Августа Германа Франке (1663-1727), одного из лидеров так называемого пиетизма, создателя Франковского фонда в Халле, основавшего в дальнейшем Ориенталистскую Коллегию и Институт Judaica (древнееврейской культуры и языка), а также школу для сирот и педагогический колледж.

Интересовавшийся формами контакта с представителями других цивилизаций и культур, Франке разрабатывая проект Ecclesia Universalis (универсальной церкви) и, вероятно, именно на этой почве познакомился с Лудольфом, который привез в Халле шрифты кириллицы, на которых в XVIII веке была напечатана первая в Германии русская книга.

Умер Лудольф в Лондоне 25 января 1712 года(5).

Grammatica Russica Г.В. Лудольфа действительно посвящена князю Борису Алексеевичу Голицыну, хотя существует и особое «подносное» издание, адресованное царю Петру(6). Из посвящения (приведено в Приложении) мы узнаем о гостеприимстве и покровительстве, оказанном Лудольфу в Москве князем Б.А. Голицыным. Предисловие к книге ясно указывает на беседы Лудольфа с близкими к правительству боярами и даже с патриархом, на его основательное знакомство с состоянием просвещения, литературы и церкви в Москве 90-х годов XVII века. У кого-то из своих московских покровителей (быть может, и у самого Бориса Алексеевича) он читал книги Симеона Полоцкого (в том числе «Вертоград многоцветный» и «Обед душевный»), «Уложение» Алексея Михайловича 1649 года и другие памятники древнерусской литературы, прежде всего грамматики.
Хотя книга Лудольфа в основном посвящена языку, но она дает также немало материала и для историка культуры, нравов, хозяйства России конца XVII века. Двенадцать вводных страниц и завершающий книгу трактат о природе и населении России дают в основном достоверный и взвешенный материал о стране и народе. Меньше половины основного текста занимает краткая оригинальная и чрезвычайно ценная грамматика русского языка – именно разговорного языка разных классов общества, а не традиционного церковнославянского. Г.В. Лудольф первым противопоставил русский язык старославянскому, как язык вполне зрелый и пригодный для литературно-книжного употребления, тогда как ни один из его предшественников не оказался способен признать самостоятельность русского языка. Однако еще важнее то, что Лудольф без ошибки провел это разграничение через всю грамматику. В этом вопросе он оказался первопроходцем – еще 60 лет после выхода в свет его книги (вплоть до появления в 1755 году грамматики Ломоносова) в отечественной науке будет господствовать путанное и сбивчивое учение о славяно-русском языке, мертвом, далеком от разговорного языка и от языка книги и документа первой половины XVIII века. Язык общепринятых в то время «Славянских грамматик» – это идеализированный язык церковных книг, а Лудольф дал подлинное описание разговорного языка Московии и создал при этом собственную и очень удачную для первой попытки грамматическую схему(7).

Бóльшую часть книги, и притом наиболее увлекательную, занимают диалоги – пять бытовых и один на религиозные темы(8). Эти диалоги (прообраз разговорника) являются интересным во всех отношениях памятником – не меньше, чем повести или интермедии того времени. Фразы, тщательно подобранные автором, достаточно точно отобразили реалии русской жизни конца XVII века и характеризовали с языковой точки зрения участников воображаемого диалога(9).

К сожалению, «мы не обладаем достаточными историческими материалами для суждения об обстоятельствах появления в свет грамматики Лудольфа»(10); единственным источником, дающим какие-либо сведения о годичном (весь 1693 год, а возможно еще конец 1692-го и начало 1694-го) пребывании Лудольфа в России, служит сама его книга. В ней он упоминает (не называя имен) своих информаторов и полученные от них сведения о природе и населении страны. В Приложении к «Грамматике», содержащем краткие сведения по естественной истории России, часто можно встретить такие фразы: «мне говорили, что возле Астрахани соль всплывает на поверхность озера…», «Кусочек мамонтовой кости подарил мне один из моих друзей, который, как он рассказывал, получил его от русского вельможи, вернувшегося из Сибири», «Люди, достойные доверия, побывавшие в Сибири, рассказывали мне», «один боярин, облеченный званием царского посла к китайскому Императору, рассказывал»(11) и т. д. В большом массиве данных, использованных Лудольфом, можно выделить два блока сведений, касающихся Сибири (и торговых связей с Китаем) и Волжского пути (включая сведения о Персии, армянских купцах и индийской торговле). Б.А. Ларин в свое время предположил, что большую часть этих сведений Лудольф почерпнул во время своего возможного путешествия по России или же в беседах с иноземными купцами в Немецкой слободе. Однако для того, чтобы получить данные об условиях Волжского транзита и Астраханской торговли, Лудольфу вовсе не было необходимости обращаться к негоциантам, – его покровитель, князь Борис Алексеевич Голицын (как судья Приказа Казанского дворца) был осведомлен о делах подведомственного ему региона, надо думать, не меньше иноземных купцов(12).

Русские информаторы Лудольфа не только снабжали его необходимыми сведениями о своей стране, но и, возможно, участвовали в подготовке самой «Грамматики». Некоторые лингвистические факты (встречающиеся в книге варианты написания различных слов) позволяют предположить, что в записывании или корректировании вошедших в книгу Лудольфа образцов живой разговорной речи принимали участие русские люди; во всяком случае, подобные факты указывают на равно вероятную принадлежность таких записей как автору грамматики, так и носителям русского языка(13).

Именно помощь, оказанная Лудольфу в его начинаниях, и могла послужить причиной, по которой автор посвятил свой труд князю Б.А. Голицыну. Вряд ли стоит искать в этом факте какие-либо конъюнктурные соображения. Действуя согласно традиции, Лудольф посвятил «подносной» вариант царю Петру, причем польстил молодому самодержцу, предварив основной текст «Грамматики» кратким военным лексиконом «Война – к миру дорога» (напомним, что именно в 1696 году, когда Петру был поднесен экземпляр книги Лудольфа, русские войска взяли турецкую крепость Азов). Ничто не заставляло его посвящать всю книгу (весь ее тираж) частному лицу – Борису Алексеевичу Голицыну. Следовательно, посвящение является не просто красивым жестом, а выражением глубокой признательности князю Голицыну не только за гостеприимство, но и за помощь в работе над книгой.

Как уже упоминалось, вопросы о московских связях Лудольфа не освещены в отечественной науке. Неизвестно, почему Лудольф решил поехать в Россию и чьей протекцией воспользовался для этого. Б.А. Ларин на основании приведенного в «подносном» экземпляре «Грамматики» краткого русско-голландского военного лексикона, предположил, что Лудольф привез с собой в Москву в 1693 г. рекомендательные письма из Голландии, по которым он мог быть принят за голландца(14). Однако (что всего вероятнее) Лудольфу вовсе не нужны были рекомендательные письма из Голландии, поскольку он и так был вполне уверен в благожелательном приеме. Подобную уверенность обеспечивал ему тот факт, что к моменту его появления в России фамилия Лудольф уже 20 лет была хорошо известна в придворных кругах Московского государства. В данном случае речь идет о родном дяде Генриха Вильгельма – Иове Лудольфе (1624-1704).

Иов Лудольф, всю свою жизнь занимавшийся исследованием Эфиопии (изучать абиссинский язык он начал в 1649 году), впервые стал известен в Москве еще в 1674 году, когда вернувшийся с известным посольством Менезиуса саксонец Лаврентий Рингубер(15), выполнявший функцию дипломатического агента в Москве, на аудиенции у царя Алексея Михайловича предложил заключить союз между Россией и Эфиопией для совместных военных действий против турок. Подобный союз был саксонской идеей, поскольку именно там, при дворе герцога Эрнста, жил Иов Лудольф, составивший первое в Европе описание реальной, а не мифической Эфиопии и всячески пропагандировавший идею союза с этим христианским государством. Идею эту разделял и герцог, желавший привлечь к союзу Россию. В Москве отнеслись к предложению серьезно и в том же 1674 г. командировали в Саксонию подьячего Посольского приказа Семена Протопопова вместе с Рингубером для обсуждения турецких дел и с запросом относительно Эфиопии. Протопопов вернулся в декабре того же года и привез «ответы на письмо за Людольфовою рукою», то есть обширный меморандум Лудольфа об Эфиопии, вере, обрядах, политической жизни страны и конфликтах с Турцией. Этот меморандум носил сугубо практический характер, включая рекомендацию устанавливать сношения с Эфиопией через «армян, турского и арапского языка искусных, пути ведомых и тамошних жаров обыклых». Лудольфом было указано и три возможных пути в Эфиопию: дальний, но более безопасный – через Персию, короткий и прямой – через Стамбул в Египет, откуда в Эфиопию ведут два пути: по суше, но занятый разбойниками, и по Красному морю(16). Утопичность подобного проекта, а также неблагоприятная внешнеполитическая ситуация, заставили русскую сторону отложить дело в долгий ящик, но Рингубер буквально «заболел» этой идеей, продолжая переписываться с Лудольфом.

Новый шанс представился в 1683 году. 29 февраля 1683 г. Лаврентий Рингубер подал просьбы двум саксонским государям – герцогу Фридриху и курфюрсту Иоганну-Георгу – отправить его через Москву и Персию в Эфиопию. Они согласились и дали ему свои рекомендательные письма в Москву, а Лудольф отправил с ним уже из Франкфурта-на-Майне свой знаменитый труд «Historia Aethiopica, sive brevis et succinta descriptio Regni Habessinorum» (изданный в этом городе всего двумя годами ранее и имевший эпохальное значение в науке своего времени) со специальным посвящением братьям – царям Иоанну и Петру, датировав его 15 июля 1683 г. Рингубер, поначалу желавший как можно скорее пробраться в Персию вместе со шведским посольством Фабрициуса(17), появился в Москве только в июне 1684 года и 23 июня передал книгу князю Василию Васильевичу Голицыну, заведовавшему тогда Посольским приказом. Князь В.В. Голицын приказал перевести ее на русский язык, в результате чего появился рукописный перевод: «Иова Людовика история ефиопская или краткое описание царства Габессинскаго, о нем же четыре книги зде обретаются. Первая: о натуре и уроде панства и жителей оных. Вторая: о правлении политичном и царей восхождении. Третяя: о чину церковном, о начале и поведении благочестия християнского. Четвертая: о речах особленных о науках волных и о окономии и прочиих» (рукопись эта хранится в настоящее время в Российской Национальной библиотеке в Санкт-Петербурге).

Одновременно Рингубер подал докладную записку с предложением русско-эфиопского союза и просьбой пропустить его в Персию. Не надеясь исключительно на свои силы, Рингубер развил бурную деятельность по поиску поддержки у иностранных резидентов, с которыми был хорошо знаком: Келлера, Кохена, Бутенанта. Однако с союзом московское правительство решило не спешить, хотя пропуск в Персию Рингуберу все же был дан. Казалось бы, добившись своего, Рингубер неожиданно просит отпустить его обратно в Саксонию, чтобы взять там «лучших товарищей» для задуманной поездки. 8 сентября 1684 г. он покинул Москву, чтобы больше никогда туда не возвращаться. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Сам же перевод книги Лудольфа-старшего оказался, как уже говорилось, в библиотеке В.В. Голицына. Там его вполне мог видеть князь Борис Алексеевич. Но больше того, широкое обсуждение проекта поездки в Эфиопию через Персию, инициированное Рингубером не только в Посольском приказе, но и в Немецкой слободе, не могло обойти стороной начальника Казанского приказа, в чьем ведении находились все лица, путешествовавшие вниз по Волге до Астрахани. Таким образом, вряд ли Б.А. Голицын мог не знать имени автора этого проекта – Иова Лудольфа.

Возвращаясь к Лудольфу-младшему и его «Грамматике», необходимо отметить, что ее посвящение (вольно или невольно) сыграло роль своеобразной рекламы для князя Б.А. Голицына. Как уже упоминалось, «Grammatica Russica» была популярна в Европе, и во многом благодаря ей за Борисом Алексеевичем закрепился своеобразный «имидж» покровителя наук и иноземцев. Трудно сказать, был ли это сознательный шаг или случайность, а может быть попытка подражать своему брату – В.В. Голицыну (прекрасно пользовавшемуся подобными методами пропаганды), но такая характеристика надолго закрепилась за князем Борисом. Вряд ли сам Борис Алексеевич прикладывал к этому большие усилия, но как определенный итог «рекламной кампании» можно привести цитату из книги о России Ларса Юхана Эренмальма, почти через двадцать лет после Генриха Вильгельма Лудольфа, назвавшего князя Голицына «большим другом иностранцев и доброго порядка».