Verification: 424ddac4c9c290d4
ВИКТОР ЮРЬЕВИЧ ЛУКАШЕВИЧ
ЧТО НЕ ПОДЕЛИЛИ МЕЖДУ СОБОЙ ВЛАДЕЛЬЦЫ ДУБРОВИЦ?
Как Борис Алексеевич подговорил дернуть за бороду Бориса Федоровича, и чем закончилась эта странная история
2022
Борьба за власть внутри победившей политической группировки всегда чревата расколом былого единства, взаимными упреками и обвинениями. Известные события 1682 и 1689 годов – тому подтверждение. В первом случае союз царедворцев, приведший на трон Петра, был разрушен во многом благодаря той спешке и откровенности, с которой клан Нарышкиных ринулся к власти, оттесняя от нового монарха родовитую оппозицию. Недаром еще до Московского восстания по городу ходили слухи, что возглавивший аристократическую «факцию» князь Одоевский публично дал Ивану Нарышкину пощечину и обозвал «собакой». А между тем, именно клан Одоевских-Черкасских в период регентства царевны Софьи выступал своеобразным гарантом стабильности в Боярской Думе и ее лояльности (в целом) курсу, проводимому правительством В.В. Голицына.
После переворота 1689 года и вторичного прихода к власти Нарышкиных, похожая ситуация породила аналогичные явления в среде царедворцев и думских деятелей. С одной стороны, резко обособился так называемый триумвират: Л.К. Нарышкин – Т.Н. Стрешнев – Б.А. Голицын, составивший костяк нового правительства (контролируемого непосредственно регентшей – матерью царя Петра Н.К. Нарышкиной); с другой – выделились группы придворных, активно участвовавших в событиях августа-сентября 1689 года или проявлявших лояльность петровской партии, но оттесненных от власти, не получивших новых назначений и пожалований.
Уязвленное честолюбие и несбывшиеся надежды на «вхождение во власть» в среде обиженных нередко прорывались в местнических спорах, делах о бесчестии, бранных словах, составлявших привычный фон жизни представителей Государева двора. Эти конфликты, доносящие до нас эхо давно забытых споров и крепкий привкус нецензурной лексики того времени, могут служить не только в качестве иллюстрации для истории нравов, но также и интересным источником по исследованию взаимоотношений между думскими и придворными кланами, родами, их отдельными представителями, – исследованию, очень важному для уяснения общей внутриполитической ситуации в России конца XVII века.
Уязвленное честолюбие и несбывшиеся надежды на «вхождение во власть» в среде обиженных нередко прорывались в местнических спорах, делах о бесчестии, бранных словах, составлявших привычный фон жизни представителей Государева двора. Эти конфликты, доносящие до нас эхо давно забытых споров и крепкий привкус нецензурной лексики того времени, могут служить не только в качестве иллюстрации для истории нравов, но также и интересным источником по исследованию взаимоотношений между думскими и придворными кланами, родами, их отдельными представителями, – исследованию, очень важному для уяснения общей внутриполитической ситуации в России конца XVII века.
В своих «Записках» под 7199 годом И.А. Желябужский зафиксировал случай, в дальнейшем не раз привлекавший внимание историков:
«Побранился князь Яков Федорович Долгорукий в верьху с боярином князем Борисом Алексеевичем Голицыным: называл он, князь Яков, его, князя Бориса Алексеевича, изменничьим правнуком, что при расстриге прадед его, князя Бориса Алексеевича, в Яузских воротах был проповедником. И за те слова указано на нем, князе Якове Долгоруком, боярину князю Борису Алексеевичу Голицыну, и отцу своему боярину князю Алексею Андреевичу Голицыну и братьям его всем… [неразборчиво. – В.Л.] и за безчестье палатное, что он, князь Яков, говорил в государевой палате при боярах, послан он, князь Яков, был в тюрьму и, не доведя его, князя Якова, до тюрьмы, воротили от Спасских ворот» . 1
«Побранился князь Яков Федорович Долгорукий в верьху с боярином князем Борисом Алексеевичем Голицыным: называл он, князь Яков, его, князя Бориса Алексеевича, изменничьим правнуком, что при расстриге прадед его, князя Бориса Алексеевича, в Яузских воротах был проповедником. И за те слова указано на нем, князе Якове Долгоруком, боярину князю Борису Алексеевичу Голицыну, и отцу своему боярину князю Алексею Андреевичу Голицыну и братьям его всем… [неразборчиво. – В.Л.] и за безчестье палатное, что он, князь Яков, говорил в государевой палате при боярах, послан он, князь Яков, был в тюрьму и, не доведя его, князя Якова, до тюрьмы, воротили от Спасских ворот» . 1
Алексей Гаврилович Венецианов (1780 – 1847)
Портрет князя Якова Фёдоровича Долгорукова
1817 г.
Портрет князя Якова Фёдоровича Долгорукова
1817 г.
Бумага, литография. 29,5х24,5 см
Государственный Эрмитаж
Государственный Эрмитаж
В своих «Записках» под 7199 годом И.А. Желябужский зафиксировал случай, в дальнейшем не раз привлекавший внимание историков:
«Побранился князь Яков Федорович Долгорукий в верьху с боярином князем Борисом Алексеевичем Голицыным: называл он, князь Яков, его, князя Бориса Алексеевича, изменничьим правнуком, что при расстриге прадед его, князя Бориса Алексеевича, в Яузских воротах был проповедником. И за те слова указано на нем, князе Якове Долгоруком, боярину князю Борису Алексеевичу Голицыну, и отцу своему боярину князю Алексею Андреевичу Голицыну и братьям его всем… [неразборчиво. – В.Л.] и за безчестье палатное, что он, князь Яков, говорил в государевой палате при боярах, послан он, князь Яков, был в тюрьму и, не доведя его, князя Якова, до тюрьмы, воротили от Спасских ворот» . 1
«Побранился князь Яков Федорович Долгорукий в верьху с боярином князем Борисом Алексеевичем Голицыным: называл он, князь Яков, его, князя Бориса Алексеевича, изменничьим правнуком, что при расстриге прадед его, князя Бориса Алексеевича, в Яузских воротах был проповедником. И за те слова указано на нем, князе Якове Долгоруком, боярину князю Борису Алексеевичу Голицыну, и отцу своему боярину князю Алексею Андреевичу Голицыну и братьям его всем… [неразборчиво. – В.Л.] и за безчестье палатное, что он, князь Яков, говорил в государевой палате при боярах, послан он, князь Яков, был в тюрьму и, не доведя его, князя Якова, до тюрьмы, воротили от Спасских ворот» . 1
Портрет князя Бориса Алексеевича Голицына
Неизвестный литограф. 1880. Бумага, литография
Детально описанное историками И.Е. Забелиным и П.С. Шереметевым судебное дело рисует происшествие несколько иначе.
Зимние праздники (от Крещения до Масленицы) в 1692 году, как и всегда, сопровождалось пышными и шумными пирами, которые устраивали в своих палатах знатные люди Московского государства. Не обходил эти застолья стороной и князь Борис Алексеевич Голицын (1654-1714), который, по воспоминаниям князя Б.И. Куракина, весьма «любил забавы, а особливо склонен был к питию»2. Одна из таких пьяных забав чуть не привела к поножовщине в палатах оставшегося нам неизвестным думного дьяка.3
Зимние праздники (от Крещения до Масленицы) в 1692 году, как и всегда, сопровождалось пышными и шумными пирами, которые устраивали в своих палатах знатные люди Московского государства. Не обходил эти застолья стороной и князь Борис Алексеевич Голицын (1654-1714), который, по воспоминаниям князя Б.И. Куракина, весьма «любил забавы, а особливо склонен был к питию»2. Одна из таких пьяных забав чуть не привела к поножовщине в палатах оставшегося нам неизвестным думного дьяка.3
На пиру князь Б.А. Голицын подговорил своего держальника, стольника Дмитрия Мертвого (Мертваго)4 в шутку дернуть князя Бориса Федоровича Долгорукого за волосы. Однако оскорбленный подобной выходкой князь Б.Ф. Долгоруков шутки не понял и вонзил в обидчика вилку или нож (в деле, правда, фигурирует слово кнот – т. е. фитиль, жгут, который вкладывают в рану). Д.Ф. Мертвой упал на пол, обливаясь кровью, и гости в ужасе подумали, что он убит.5
Е. Гильбертзон. Боярская площадка и собор Спаса за Золотой решеткой. 1838 год.
Праздник, начавшийся вечером 27 января 1692 года и продлившийся далеко за полночь, был прерван. А утром 28 января Б.А. Голицын, приехав в Кремль, нашел там возбужденных князей Долгоруковых (родных братьев Бориса – Якова и Григория Федоровичей), которые стали яростно нападать на него (как зачинщика ночной ссоры) словесно и даже (как будто) физически. Вряд ли зная о состоянии здоровья Д.Ф. Мертвого, они дружно перешли в контратаку, памятуя о том, что нападение – это лучшая защита.
Интересно, что Борис Федорович Долгоруков, приписывая себе страдательную роль в этом конфликте, тем не менее, не снизошел до личных объяснений с зачинщиком ссоры своим тезкой из рода Голицыных; в споре не участвовал, а отсиживался в Верхоспасском соборе (в церкви Спаса за Золотой решеткой, на 3-м этаже Теремного дворца, напротив царских покоев), предоставив своим родным братьям почетное, но опасное право затевать словесную перепалку со своим главным обидчиком – князем Б.А. Голицыным.
Для нас интересным представляется тот факт, что и обидчик (Б.А. Голицын), и обиженный (Б.Ф. Долгоруков) оба в свое время являлись владельцами подмосковного села Дубровицы.
Интересно, что Борис Федорович Долгоруков, приписывая себе страдательную роль в этом конфликте, тем не менее, не снизошел до личных объяснений с зачинщиком ссоры своим тезкой из рода Голицыных; в споре не участвовал, а отсиживался в Верхоспасском соборе (в церкви Спаса за Золотой решеткой, на 3-м этаже Теремного дворца, напротив царских покоев), предоставив своим родным братьям почетное, но опасное право затевать словесную перепалку со своим главным обидчиком – князем Б.А. Голицыным.
Для нас интересным представляется тот факт, что и обидчик (Б.А. Голицын), и обиженный (Б.Ф. Долгоруков) оба в свое время являлись владельцами подмосковного села Дубровицы.
По канонической версии В. и Г. Холмогоровых, в 1683 г., по разделу с братьями, село это «досталось князю Ивану большому Ивановичу Голицыну и того же года оно было продано кн. Борису Долгорукову; в 1687 г. у последняго оно куплено женою кн. Ивана большаго Ивановича Голицына вдовою княгинею Марфою Федоровною и в 1688 г. продано князю Борису Алексеевичу Голицыну».6
Однако вернемся к рассмотрению конфликта…
Нападки Долгоруковых на Б.А. Голицына могли быть, как проявлением их искреннего негодования по поводу неуместной шутки, направленной против их брата, так и заранее спланированной акцией, целью которой было перевести внимание двора, общества от самого инцидента (поножовщины), в котором (хочешь – не хочешь) виноваты были все-таки спровоцированные Долгоруковы, на оскорбление, нанесенное их брату, которое тот вынужден был парировать, то есть на необходимость и оправданность самообороны. Однако они ошиблись в своих расчетах.
Из судебного дела ясно лишь, что 28 января 1692 г. возникла словесная перепалка и в этот же день (вероятно, ближе к вечеру) оскорбленный князь Борис Голицын подал царям челобитную, в которой, отказавшись от конкретных обвинений, указал лишь, что Я.Ф. и Г.Ф. Долгоруковы бесчестили и бранили его и его отца А.А. Голицына «всякими скверными и непотребными словами».
Расследовать дело было поручено боярину Т.Н. Стрешневу, судье Разрядного приказа. 29 января Стрешнев учинил допрос следующим свидетелям: окольничему И.А. Матюшкину стольникам С.А. Лопухину, Ф.М. Апраксину, Ю.Я. Хилкову, Т. Юшкову, Ф.Ф. Плещееву, М.П. Измайлову, И.И. Бутурлину (большому), В. Соймонову, комнатному истопнику И. Михайлову.
В целом, свидетели показали, что слышали от Долгоруковых следующие слова: они выговаривали Б.А. Голицыну – «Для чего ты велел бить держальнику своему Дмитрию Мертвому брата нашего князя Бориса?». Голицын оправдывался: «Что ты на меня нападаешь, я бить брата вашего не веливал». Однако Долгоруковы не унимались: «Побей нас здесь, мы из тебя пьянство твое выбьем. И не Дмитриево (Мертвого) дело было класть кноты-те тебе; напрасно брат наш кнот посадил в живот Дмитрию Мертвому (поколол держальника твоего), посадить было кнот тебе в живот (колоть было тебя); напився ты пьян, пьяным ты атаман и за собою пьяных полк возишь и велишь нас бить; их тешишь, а нас ругаешь! Поди, перевидайся с братом нашим князем Борисом, он тебя дожидается у Спаса».7
Стольник И.И. Бутурлин, приехавший в Кремль позже других, застал на поле боя (уже не в самих комнатах Петра, а в Передней) Долгоруковых, выяснявших отношения с двоюродным братом своего обидчика – князем Д.М. Голицыным. Братья Яков и Григорий Федоровичи называли князя Бориса Алексеевича пьяным: «и теперь де он пьян». Затем князь Яков говорил: «Кабы он (Борис Голицын) за ево, князь Яковлев хотя за один волос принелся и мы бы из него и прошлогодние дрожжи выбили!» Самого Б.А. Голицына Бутурлин во дворце уже не застал.
Нападки Долгоруковых на Б.А. Голицына могли быть, как проявлением их искреннего негодования по поводу неуместной шутки, направленной против их брата, так и заранее спланированной акцией, целью которой было перевести внимание двора, общества от самого инцидента (поножовщины), в котором (хочешь – не хочешь) виноваты были все-таки спровоцированные Долгоруковы, на оскорбление, нанесенное их брату, которое тот вынужден был парировать, то есть на необходимость и оправданность самообороны. Однако они ошиблись в своих расчетах.
Из судебного дела ясно лишь, что 28 января 1692 г. возникла словесная перепалка и в этот же день (вероятно, ближе к вечеру) оскорбленный князь Борис Голицын подал царям челобитную, в которой, отказавшись от конкретных обвинений, указал лишь, что Я.Ф. и Г.Ф. Долгоруковы бесчестили и бранили его и его отца А.А. Голицына «всякими скверными и непотребными словами».
Расследовать дело было поручено боярину Т.Н. Стрешневу, судье Разрядного приказа. 29 января Стрешнев учинил допрос следующим свидетелям: окольничему И.А. Матюшкину стольникам С.А. Лопухину, Ф.М. Апраксину, Ю.Я. Хилкову, Т. Юшкову, Ф.Ф. Плещееву, М.П. Измайлову, И.И. Бутурлину (большому), В. Соймонову, комнатному истопнику И. Михайлову.
В целом, свидетели показали, что слышали от Долгоруковых следующие слова: они выговаривали Б.А. Голицыну – «Для чего ты велел бить держальнику своему Дмитрию Мертвому брата нашего князя Бориса?». Голицын оправдывался: «Что ты на меня нападаешь, я бить брата вашего не веливал». Однако Долгоруковы не унимались: «Побей нас здесь, мы из тебя пьянство твое выбьем. И не Дмитриево (Мертвого) дело было класть кноты-те тебе; напрасно брат наш кнот посадил в живот Дмитрию Мертвому (поколол держальника твоего), посадить было кнот тебе в живот (колоть было тебя); напився ты пьян, пьяным ты атаман и за собою пьяных полк возишь и велишь нас бить; их тешишь, а нас ругаешь! Поди, перевидайся с братом нашим князем Борисом, он тебя дожидается у Спаса».7
Стольник И.И. Бутурлин, приехавший в Кремль позже других, застал на поле боя (уже не в самих комнатах Петра, а в Передней) Долгоруковых, выяснявших отношения с двоюродным братом своего обидчика – князем Д.М. Голицыным. Братья Яков и Григорий Федоровичи называли князя Бориса Алексеевича пьяным: «и теперь де он пьян». Затем князь Яков говорил: «Кабы он (Борис Голицын) за ево, князь Яковлев хотя за один волос принелся и мы бы из него и прошлогодние дрожжи выбили!» Самого Б.А. Голицына Бутурлин во дворце уже не застал.
Вероятно, ознакомившись с показаниями свидетелей, и не будучи удовлетворен приведенными в них сведениями (например, никто из опрошенных не упомянул про высказывания Долгоруковых в адрес отца Бориса Алексеевича – князя А.А. Голицына), Б.А. Голицын того же числа (29 января) подал письмо, где изложил собственную версию событий. К уже сказанному свидетелями он добавил следующие фразы Долгоруковых, на его взгляд усугублявших их вину:
1. «Полно увернулся за сани, быть было в тебе ножу». Это могло означать покушение на убийство, оскорбление действием.
2. «Чем брата нашего за волосы драл, ты бы отца своего за бороду драл». Вот те «скверные и непотребные» слова, которыми бесчестили и бранили его отца!
3. «Не дорожи делом, ныне не старая пора, с мечами стоять не велите». Что хотели этим сказать князья Долгоруковы, мы разберем ниже.
30 января 1692 г. те же свидетели были опрошены на предмет подтверждения дополнительных данных, изложенных в письме Б.А. Голицына. В ходе опроса добавились новые подробности.
1. «Полно увернулся за сани, быть было в тебе ножу». Это могло означать покушение на убийство, оскорбление действием.
2. «Чем брата нашего за волосы драл, ты бы отца своего за бороду драл». Вот те «скверные и непотребные» слова, которыми бесчестили и бранили его отца!
3. «Не дорожи делом, ныне не старая пора, с мечами стоять не велите». Что хотели этим сказать князья Долгоруковы, мы разберем ниже.
30 января 1692 г. те же свидетели были опрошены на предмет подтверждения дополнительных данных, изложенных в письме Б.А. Голицына. В ходе опроса добавились новые подробности.
Федор Матвеевич Апраксин вспомнил, что Долгоруковы подначивали Б.А. Голицына, говоря: «Поди, брат князь Борис, приехав, дожидается у Спаса; изволь его подрать за волосы, так он из самого из тебя печень вырежет, или нас изволь подрать, мы из тебя из самого пьянство-то выбьем!» Кроме того, выяснилось, что Апраксин (так же как и Бутурлин) слышал перепалку Долгоруковых с Дмитрием Голицыным в Передней, в ходе которой Григорий Долгоруков выговаривал будущему лидеру «верховников»: «напившись брат твой (Б.А. Голицын) пьян об угол головою не ударился; кабы он постарее брата нашего, отца за бороду поимал?»
Что касается крамольных слов «не старая вам пора с мечами нас ставить, пора вам в себе и осмотритца», то, по словам будущего генерал-адмирала Ф.М. Апраксина, их говорил князь Яков Долгоруков князю Борису Голицыну.
Повторный опрос также освежил память окольничему И.А. Матюшкину (ранее утверждавшему, что ничего, кроме сказанного на первом опросе 29 января, не помнит). Он сказал, что про нож ничего не слышал; по его мнению, фраза, сказанная Долгоруковыми, звучала так: «быть было в нем вилкам». Также смягчил он и выражения угроз в адрес князя Б.А. Голицына («вырежем оход, выпустим кишки, выбьем дрожжи»). Он слышал только такую фразу: «поди к Спасу, брат де князь Борис дожидаетца. Он де гостинцы с тобою разделит. У него неуйдешь»10. Матюшкин подтвердил, что слышал крамольную фразу «с мечами стоять не велите», и что предложение подрать за бороду боярина князя Алексея Андреевича Голицына исходило от Г.Ф. Долгорукова в разговоре с Д.М. Голицыным (без участия Б.А. Голицына).
Что касается крамольных слов «не старая вам пора с мечами нас ставить, пора вам в себе и осмотритца», то, по словам будущего генерал-адмирала Ф.М. Апраксина, их говорил князь Яков Долгоруков князю Борису Голицыну.
Повторный опрос также освежил память окольничему И.А. Матюшкину (ранее утверждавшему, что ничего, кроме сказанного на первом опросе 29 января, не помнит). Он сказал, что про нож ничего не слышал; по его мнению, фраза, сказанная Долгоруковыми, звучала так: «быть было в нем вилкам». Также смягчил он и выражения угроз в адрес князя Б.А. Голицына («вырежем оход, выпустим кишки, выбьем дрожжи»). Он слышал только такую фразу: «поди к Спасу, брат де князь Борис дожидаетца. Он де гостинцы с тобою разделит. У него неуйдешь»10. Матюшкин подтвердил, что слышал крамольную фразу «с мечами стоять не велите», и что предложение подрать за бороду боярина князя Алексея Андреевича Голицына исходило от Г.Ф. Долгорукова в разговоре с Д.М. Голицыным (без участия Б.А. Голицына).
Итак, становится очевидным: все бесчестье князя Алексея Андреевича Голицына заключалось в том, что Г.Ф. Долгоруков запальчиво предложил Борису Алексеевичу (заочно) выдрать его за бороду. Слова эти были произнесены перед князем Д.М. Голицыным в отсутствие Б.А. Голицына. Если он упомянул о бесчестии отца уже в своей челобитной от 28 января, это значит, что по горячим следам ссоры князь Дмитрий Михайлович счел необходимым сообщить своему двоюродному брату все подробности произошедшей у него в Передней комнате стычки с братьями Долгоруковыми.
Для князей Долгоруковых дело складывалось неудачно. Князь Б.А. Голицын, по всей видимости, добивался для своих оскорбителей серьезного наказания (вплоть до кнута). Поэтому братья Яков и Григорий Федоровичи 15 февраля 1692 года подали царям ответную челобитную, в которой попытались объяснить свои действия и даже указать судьям конкретные статьи Соборного Уложения 1649 года, подходящие для их случая.
Для князей Долгоруковых дело складывалось неудачно. Князь Б.А. Голицын, по всей видимости, добивался для своих оскорбителей серьезного наказания (вплоть до кнута). Поэтому братья Яков и Григорий Федоровичи 15 февраля 1692 года подали царям ответную челобитную, в которой попытались объяснить свои действия и даже указать судьям конкретные статьи Соборного Уложения 1649 года, подходящие для их случая.
«…Учинилась у нас ссора на словах и в сыску, которые допрашиваны и из них иные, ища с ним боярином дружбы и опасаясь его, сказали то, чего мы не говаривали. А в той ссоре (и Голицыны: Борис Алексеевич и Дмитрий Михайлович) нас бранили и словами безчестили. И по тому сыску боярин бьет челом на нас о странном и необыкновенном указе, хотя нами образец учинить и исполняя злобу свою, хотя нас обругать напрасно. А у нас с ним ссора учинилась не странная, брань такая, какия всегда между нами за недружбы бывают. И на такия брани свидетельствует указ (царя Алексея Михайловича.): у кого учинится с кем брань в наших государевых хоромах, в Уложеньи напечатано в 3 главе 1 и 2 статьи; а кто кого обезчестит и за то указы не такие, о чем он боярин бьет челом, хотя исполнить по злобе намерение свое. А свидетельствует на то указ в Уложеньи в 10 главе 27, 30 до 91 статьи: за безчестье патриарха велено отсылать головою, за митрополитов – велено сажать в тюрьму, а за безчестье бояр, не токмо на нашей братье и на людях самых низких чинов и на городовых детях боярских велено править безчестье. И тот указ и доднесь стоит нерушим и на обновление против того указу новоуказных статей никаких нет, а вершат и до ныне все такие дела тем указом. … А он боярин (Б.А. Голицын) челобитьем своим указывает на примерные дела, в которых указы чинены кроме Уложенья, в отеческих делах, также за жестокое и дерзкое вам государям челобитье. А по вашему указу указано дела по примерам вершить такия, о которых в Уложеньи не напечатано и в новоуказных статьях нет. А о сем нашем деле ясный указ отца вашего. … Милосердые государи! велите сыскать по Уложенью … и за службы и крови и за смерти сродников наших и за наши службишки…, чтоб нам вашим государским Богоподражательным правосудием и истиною не предатися в руки сильнаго и безвинно обруганным не быть».11
Князь Дмитрий Михайлович Голицын (1665 - 1730)
русский государственный деятель, сподвижник Петра I
Слушание дела состоялось 2 марта 1692 года в Комнате. Великие Государи, слушав сего дела, указали за бесчестье бояр князя Алексея Андреевича и князя Бориса Алексеевича Голицыных, нанесенное им в царских палатах, стольников князя Якова и князя Григория Долгоруких «послать в тюрьму, да на них же Долгоруких... за безчестиe им Голицыным взять денежные оклады сполна». Впрочем, как и следовало ожидать, наказание было сейчас же смягчено: а что «они ж довелись по Уложенью за честь их государскаго двора послать в тюрьму и Великие Государи пожаловали, за то их в тюрьму посылать не указали».
Действительно, статья 1 главы 3-й Соборного Уложения гласит: «Будет кто при царском величестве, в его государеве дворе и в его государьских полатах, не опасаючи чести царского величества, кого обесчестит словом, а тот, кого он обесчестит, учнет на него государю бити челом о управе, и сыщется про то допряма, что тот, на кого он бьет челом, его обесчестил, и по сыску за честь государева двора того, кто на государеве дворе кого обесчестит, посадити в тюрму на две недели, чтобы на то смотря, иным неповадно было впередь так делати. А кого он обесчестит, и тому указати на нем бесчестье». Кроме того, статья 91 главы 10-й «О суде» повторяет требование о денежном штрафе: «А будет боярина или околничего или думного человека обесчестит столник, или стряпчей, или дворянин Московской, или гость, или дьяк, или жилец, или дворянин, или сын боярской городовой, или иноземец, или дворовой человек, и на них бояром и околничим и думным людем, по суду или по сыску править бесчестье же. А будет кому ис тех чинов боярину или околничему или думному человеку за бесчестье платить будет нечем, и их бить кнутом». 12
Следует отметить, что прятавшийся 28 января в Верхоспасском соборе князь Борис Долгоруков, из-за которого, собственно, и разгорелся скандал, во всей этой истории совершенно не пострадал, а вот братьев своих он серьезно «подставил» под денежный штраф, не говоря уже о возможном риске подвергнуться тюремному заключению или наказанию кнутом.
Но тюрьмы братьям Долгоруковым удалось избежать, а вот штраф за бесчестье был начислен серьезный. В боярской книге 7200 года боярину князю Алексею Андреевичу Голицыну был написан оклад с придачами в 800 рублей, и за бесчестье было указано взять с обоих Долгоруких по 800, то есть всего 1600 рублей. Князю Борису Алексеевичу же, как выяснили в Разрядном приказе, в кравчих и в боярах денежного оклада не было учинено. Посему ему было указано оклад «учинить против кравческой чести 350 рублей и к тому новичному окладу придачи ему справить заслуженныя в той же чести», и того 790 рублей, а с обоих Долгоруких 1580 рублей. Всего с Долгоруких доводилось взять Голицыным за бесчестье 3180 рублей.
Впрочем, братья Долгоруковы платить не могли или не хотели. Тогда 13 июля 1692 года с их дворов были взяты в Разряд для правежа тех денег по два человека. Уже 30 июля князья Долгоруковы подали царям челобитную, в которой писали, что им тех денег заплатить нечем, и чтоб Великие Государи пожаловали их, велели им те деньги по Уложению собрать в перевод (то есть вместо положенного стояния на правеже одного месяца за каждые 100 рублей, просили переводить взыскание на следующий месяц, то есть собирать деньги в два раза дольше). Но в Разряде царского указа о том не состоялось.
Действительно, статья 1 главы 3-й Соборного Уложения гласит: «Будет кто при царском величестве, в его государеве дворе и в его государьских полатах, не опасаючи чести царского величества, кого обесчестит словом, а тот, кого он обесчестит, учнет на него государю бити челом о управе, и сыщется про то допряма, что тот, на кого он бьет челом, его обесчестил, и по сыску за честь государева двора того, кто на государеве дворе кого обесчестит, посадити в тюрму на две недели, чтобы на то смотря, иным неповадно было впередь так делати. А кого он обесчестит, и тому указати на нем бесчестье». Кроме того, статья 91 главы 10-й «О суде» повторяет требование о денежном штрафе: «А будет боярина или околничего или думного человека обесчестит столник, или стряпчей, или дворянин Московской, или гость, или дьяк, или жилец, или дворянин, или сын боярской городовой, или иноземец, или дворовой человек, и на них бояром и околничим и думным людем, по суду или по сыску править бесчестье же. А будет кому ис тех чинов боярину или околничему или думному человеку за бесчестье платить будет нечем, и их бить кнутом». 12
Следует отметить, что прятавшийся 28 января в Верхоспасском соборе князь Борис Долгоруков, из-за которого, собственно, и разгорелся скандал, во всей этой истории совершенно не пострадал, а вот братьев своих он серьезно «подставил» под денежный штраф, не говоря уже о возможном риске подвергнуться тюремному заключению или наказанию кнутом.
Но тюрьмы братьям Долгоруковым удалось избежать, а вот штраф за бесчестье был начислен серьезный. В боярской книге 7200 года боярину князю Алексею Андреевичу Голицыну был написан оклад с придачами в 800 рублей, и за бесчестье было указано взять с обоих Долгоруких по 800, то есть всего 1600 рублей. Князю Борису Алексеевичу же, как выяснили в Разрядном приказе, в кравчих и в боярах денежного оклада не было учинено. Посему ему было указано оклад «учинить против кравческой чести 350 рублей и к тому новичному окладу придачи ему справить заслуженныя в той же чести», и того 790 рублей, а с обоих Долгоруких 1580 рублей. Всего с Долгоруких доводилось взять Голицыным за бесчестье 3180 рублей.
Впрочем, братья Долгоруковы платить не могли или не хотели. Тогда 13 июля 1692 года с их дворов были взяты в Разряд для правежа тех денег по два человека. Уже 30 июля князья Долгоруковы подали царям челобитную, в которой писали, что им тех денег заплатить нечем, и чтоб Великие Государи пожаловали их, велели им те деньги по Уложению собрать в перевод (то есть вместо положенного стояния на правеже одного месяца за каждые 100 рублей, просили переводить взыскание на следующий месяц, то есть собирать деньги в два раза дольше). Но в Разряде царского указа о том не состоялось.
Люди князей Долгоруковых стояли на правеже с 13 июля 1692 по 10 декабря 1693 года, то есть один год и почти шесть месяцев, что и требовалось по закону для сбора суммы, начисленной за бесчестье князя Алексея Андреевича Голицына (1600 рублей). Что касается Б.А. Голицына, то для покрытия его оклада (1580 рублей) людям, выставленным на правеж, пришлось бы мучиться еще 7 месяцев и три недели каждому.
Дело, как видим, тянулось очень долго и, в конце концов, кончилось отказом со стороны Голицыных от взыскания положенной им за бесчестье суммы.
Однако, большой долг (3180 рублей) и проблемы с его выплатой странным образом соседствуют с земельными сделками между участниками разобранного дела.
Дело, как видим, тянулось очень долго и, в конце концов, кончилось отказом со стороны Голицыных от взыскания положенной им за бесчестье суммы.
Однако, большой долг (3180 рублей) и проблемы с его выплатой странным образом соседствуют с земельными сделками между участниками разобранного дела.
Интересно, что именно 1693-м годом (когда шел правеж) в перечне вотчин князя Б.А. Голицына по различным уездам (опубликованном П.С. Шереметевым) датировано приобретение двух имений:
В порядке наследования обоих этих сел в 1680-1690-х годах встречаются имена князей Долгоруковых – Бориса и Якова Федоровичей. Более того, точные датировки приобретения указанных вотчин Борисом Алексеевичем Голицыным до сих пор не известны, а маршруты наследования – крайне запутаны.
При разделе имений (7 марта 1700 года), старший сын князя Бориса Голицына – Алексей просил справить село Кузминск за ним, поскольку получил его от отца еще в 1693 году. Между тем, в духовной грамоте (завещании) Бориса Алексеевича (от апреля 1710 года) история приобретения этого села излагается иначе; перечисляя вотчины, переходящие старшему сыну, Борис Алексеевич диктует следующее: «Князь Алексею Кузминск а Шатцкой для того не пишу Кузминск пожаловал ево дядя ему а мой брат княз Иван Иванович болшой Голицын, а Шатцкую пожаловал Государь родитель и родительница и аз княжне Татьяне…». Ясность в этот вопрос могут внести материалы переписи 1678 года, согласно которым село Кузьминское Понисского стана Рязанского уезда (247 дворов, 901 д. м. п., сад и два двора садовников), значилось за боярином И.А. Голицыным – отцом Ивана Ивановича большого.
Как видим, и Дубровицы, и Кузьминск (ныне – село Кузьминское, Рыбновского района, Рязанской области, что в 3-4 км восточнее родины С.А. Есенина – села Константиново) – это бывшие владения князя И.И. Голицына (большого), умершего на воеводстве в Казани в июне 1686 года. Однако между двумя владельцами из рода Голицыных и там, и там успели похозяйничать князья Долгоруковы. Как это объяснить?
- «По даче 201 [1693] года, что ему продала вдова князя Ив. Ив. Голицына княгиня Марфа Федоровна вотчину свою в Перемышльском стану село Дубровицы, 657 чети». 13
- «В Поникском стану село Кузминск 944 чети… по даче 201 [1693] года продал стольник, что ныне боярин, князь Яков Фед. Долгоруков вотчину свою».14
В порядке наследования обоих этих сел в 1680-1690-х годах встречаются имена князей Долгоруковых – Бориса и Якова Федоровичей. Более того, точные датировки приобретения указанных вотчин Борисом Алексеевичем Голицыным до сих пор не известны, а маршруты наследования – крайне запутаны.
При разделе имений (7 марта 1700 года), старший сын князя Бориса Голицына – Алексей просил справить село Кузминск за ним, поскольку получил его от отца еще в 1693 году. Между тем, в духовной грамоте (завещании) Бориса Алексеевича (от апреля 1710 года) история приобретения этого села излагается иначе; перечисляя вотчины, переходящие старшему сыну, Борис Алексеевич диктует следующее: «Князь Алексею Кузминск а Шатцкой для того не пишу Кузминск пожаловал ево дядя ему а мой брат княз Иван Иванович болшой Голицын, а Шатцкую пожаловал Государь родитель и родительница и аз княжне Татьяне…». Ясность в этот вопрос могут внести материалы переписи 1678 года, согласно которым село Кузьминское Понисского стана Рязанского уезда (247 дворов, 901 д. м. п., сад и два двора садовников), значилось за боярином И.А. Голицыным – отцом Ивана Ивановича большого.
Как видим, и Дубровицы, и Кузьминск (ныне – село Кузьминское, Рыбновского района, Рязанской области, что в 3-4 км восточнее родины С.А. Есенина – села Константиново) – это бывшие владения князя И.И. Голицына (большого), умершего на воеводстве в Казани в июне 1686 года. Однако между двумя владельцами из рода Голицыных и там, и там успели похозяйничать князья Долгоруковы. Как это объяснить?
Ситуация, повторюсь, запутанная. И вновь найденное свидетельство, к сожалению, лишь добавляет вопросов. В Материалах для генеалогии ярославского дворянства И.Н. Ельчанинов указывает, что И.И. Голицын (большой) «8 апр. 1689, продал свою вотч. в Переславль Рязанск. у. кн. Якову Федоров. Долгорукову и другую в Молоцком ст. Московск. у. кн. Борису Федоров. Долгорукову»18.
В том, что речь идет о Кузьминске и Дубровицах – сомнений нет. А вот год совершения сделки совершенно неправдоподобен – к этому времени И.И. Голицына уже более двух лет не было в живых. Тем не менее, сбрасывать со счетов это свидетельство никак нельзя. Оно лишний раз подтверждает, что обе «голицынские» вотчины пережили в своей истории краткий период «долгоруковского» владения.
В том, что речь идет о Кузьминске и Дубровицах – сомнений нет. А вот год совершения сделки совершенно неправдоподобен – к этому времени И.И. Голицына уже более двух лет не было в живых. Тем не менее, сбрасывать со счетов это свидетельство никак нельзя. Оно лишний раз подтверждает, что обе «голицынские» вотчины пережили в своей истории краткий период «долгоруковского» владения.
Официально же тяжба князя Голицына и Долгоруковых закончилась весной 1695 года. 8 мая князь Борис Алексеевич Голицын подал следующую любопытную челобитную: «Великим Государем, царем и великим князем Иоанну Алексеевичу, Петру Алексеевичу, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцем, бьет челом холоп ваш Бориско Голицын.
По Вашему Великих Государей указу по делу в Разряде указано отцу моему, боярину князю Алексею Андреевичу и мне, холопу вашему, на князь Якове да на князь Григорье Долгоруких безчестье. И отец мой, боярин князь Алексей Андреевич, при кончине своей приказал мне, холопу вашему, того безчестья на них имать не велел и велел о том принесть к делу челобитную. Также и я, холоп ваш, о своем безчестье на них, князь Якова и князь Григорья, не челобитчик.
Милосердые Великие Государи, цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцы, пожалуйте меня, холопа вашего, велите, Государи, о том челобитье мое записать и сю челобитную взять к делу. Великие государи, смилуйтеся»19.
По Вашему Великих Государей указу по делу в Разряде указано отцу моему, боярину князю Алексею Андреевичу и мне, холопу вашему, на князь Якове да на князь Григорье Долгоруких безчестье. И отец мой, боярин князь Алексей Андреевич, при кончине своей приказал мне, холопу вашему, того безчестья на них имать не велел и велел о том принесть к делу челобитную. Также и я, холоп ваш, о своем безчестье на них, князь Якова и князь Григорья, не челобитчик.
Милосердые Великие Государи, цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцы, пожалуйте меня, холопа вашего, велите, Государи, о том челобитье мое записать и сю челобитную взять к делу. Великие государи, смилуйтеся»19.
Эта «ссора, наделавшая так много шума в Москве и записанная в актах исторических», вроде бы ничем не отличается от бесконечного ряда подобных дел о бесчестье, приведенных в известном труде И.Е. Забелина. Однако специфика рассмотрения и анализа таких дел заключается в том, что в основном разбираются словопрения сторон, а не предыдущие действия или ситуации, повлекшие за собой взаимные оскорбления. Так и здесь: за кажущейся простотой и грубостью нравов Московского общества конца XVII века кроется загадочное противостояние – история странной и глухой вражды, питаемой друг к другу на протяжении 1680-х годов двумя знаменитыми княжескими фамилиями: Долгоруковых и Голицыных.21
И сразу же возникает вопрос: и какие же «недружбы» могли быть между представителями одной придворной группировки, которые никогда не меняли свою политическую ориентацию?
Как известно, к концу царствования Федора Алексеевича Долгоруковы сосредоточили в своих руках управление военными приказами: князь Юрий Алексеевич (бывший опекун царя Федора и усмиритель разинского восстания) заведовал Стрелецким приказом, а его сын Михаил Юрьевич – Разрядным, Рейтарским и Иноземным. К весне 1682 года усиливаются и придворные позиции клана Голицыных – 23 февраля князь Борис Алексеевич был пожалован в кравчие. Однако столь высокое положение не помешало ни Долгоруковым, ни Голицыным принять непосредственное участие в событиях, приведших на трон 9-летнего Петра.
Как известно, к концу царствования Федора Алексеевича Долгоруковы сосредоточили в своих руках управление военными приказами: князь Юрий Алексеевич (бывший опекун царя Федора и усмиритель разинского восстания) заведовал Стрелецким приказом, а его сын Михаил Юрьевич – Разрядным, Рейтарским и Иноземным. К весне 1682 года усиливаются и придворные позиции клана Голицыных – 23 февраля князь Борис Алексеевич был пожалован в кравчие. Однако столь высокое положение не помешало ни Долгоруковым, ни Голицыным принять непосредственное участие в событиях, приведших на трон 9-летнего Петра.
Два мемуариста надежно зафиксировали факт их активной поддержки кандидатуры юного царевича. Вот что пишет об избрании Петра I на царство А.А. Матвеев:
«Со стороны царской при том времени для надлежащего безопасения и ради мнимых противных случаев и приключившихся тогда мятежей из многих именитых родов приехали в город Кремль, а именно: кравчий князь Борис Алексеевич и брат его князь Иван Большой, называемый Лбом, Голицыны, князь Яков, князь Лука, князь Борис, князь Григорий Долгорукие, и многие иные по верной своей службе и горячности к его высокопомянутому величеству ревность свою множественно и великодушно против их показали, и, одевся в панцыри, скрытно под платьем своим их имели, и хотя б до самой смерти в том стоять и непоколебимо подвизатися были намерены»22.
Заметим, что роль «боевой дружины» 27 апреля 1682 года была отведена отнюдь не боярам, а молодым (по чину) членам корпорации Государева двора – стольникам (если не считать кравчего – Б.А. Голицына).
Ему вторит и князь Б.И. Куракин:
«Но партии царевича Петра Алексеевича, первой князь Борис Алексеевич Голицын, который был кравчим у умершего царя Федора Алексеевича, и оной с патриархом Иакимом вывел в Крестовую царевича Петра Алексеевича к боярам и проклемовали [провозгласили] и крест стали целовать. Также боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий с сыном, князем Михайлой Юрьевичем и весь их род линии Федоровичев Долгоруких, также князь Григорей Григорьевич Ромодановской и другие многие из знатных и площадных».23
«Со стороны царской при том времени для надлежащего безопасения и ради мнимых противных случаев и приключившихся тогда мятежей из многих именитых родов приехали в город Кремль, а именно: кравчий князь Борис Алексеевич и брат его князь Иван Большой, называемый Лбом, Голицыны, князь Яков, князь Лука, князь Борис, князь Григорий Долгорукие, и многие иные по верной своей службе и горячности к его высокопомянутому величеству ревность свою множественно и великодушно против их показали, и, одевся в панцыри, скрытно под платьем своим их имели, и хотя б до самой смерти в том стоять и непоколебимо подвизатися были намерены»22.
Заметим, что роль «боевой дружины» 27 апреля 1682 года была отведена отнюдь не боярам, а молодым (по чину) членам корпорации Государева двора – стольникам (если не считать кравчего – Б.А. Голицына).
Ему вторит и князь Б.И. Куракин:
«Но партии царевича Петра Алексеевича, первой князь Борис Алексеевич Голицын, который был кравчим у умершего царя Федора Алексеевича, и оной с патриархом Иакимом вывел в Крестовую царевича Петра Алексеевича к боярам и проклемовали [провозгласили] и крест стали целовать. Также боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий с сыном, князем Михайлой Юрьевичем и весь их род линии Федоровичев Долгоруких, также князь Григорей Григорьевич Ромодановской и другие многие из знатных и площадных».23
Как видим, оба источника подтверждают приверженность 27 апреля 1682 года юному Петру Алексеевичу обоих княжеских родов, составивших своеобразную «боевую дружину» петровской партии. Приверженность эта, правда, дорого обошлась Долгоруковым: в ходе майских расправ восставшими были убиты Ю.А. и М.Ю. Долгоруковы. Им вменялись в вину «похвальные слова» (угрозы в адрес стрельцов); они, по словам челобитной, «многих нашу братью безвинно бив кнутом и ссылали в ссылку в далние городы». Старший Долгоруков, будучи в Стрелецком приказе, «нам, холопям вашим, учинил из вашей государской казны денежную и хлебную недодачю, все в перевод».24
Таким образом, после мая 1682 года Долгоруковы потеряли все свои приказные посты, кроме того, сильно уменьшилось и их представительство в Думе – боярский чин имел теперь лишь князь Владимир Дмитриевич.25
Таким образом, после мая 1682 года Долгоруковы потеряли все свои приказные посты, кроме того, сильно уменьшилось и их представительство в Думе – боярский чин имел теперь лишь князь Владимир Дмитриевич.25
В то же время, майские события не оказали никакого негативного влияния на положение рода Голицыных: никто из них не пострадал от рук восставших; более того, именно с мая месяца начинается постепенное восхождение к вершинам политической власти «канцлера предпетровской поры» В.В. Голицына. Не пострадал за свою приверженность Петру и кравчий Б.А. Голицын – 30 ноября 1683 года ему было вручено управление приказом Казанского дворца.
Кроме политических симпатий, представителей этих кланов объединяли также родственные связи. Здесь следует упомянуть, прежде всего, первую жену В.В. Голицына (Великого) кн. Федосью Васильевну Долгорукову, сестру будущего фаворита царевны Софьи – княжну Прасковью Васильевну – жену князя Михаила Юрьевича Долгорукова, убитого стрельцами 15 мая 1682 года и дочь князя И.А. Голицына Марию, бывшую замужем за князем Г.Ф. Долгоруковым.
И, тем не менее, несмотря на столь тесные связи, весь период регентства царевны Софьи клан Долгоруковых находился в жесткой оппозиции не только «временщику» В.В. Голицыну, но и его братьям, которые, казалось бы, вовсе не разделяли внутриполитических пристрастий «оберегателя».
Кроме политических симпатий, представителей этих кланов объединяли также родственные связи. Здесь следует упомянуть, прежде всего, первую жену В.В. Голицына (Великого) кн. Федосью Васильевну Долгорукову, сестру будущего фаворита царевны Софьи – княжну Прасковью Васильевну – жену князя Михаила Юрьевича Долгорукова, убитого стрельцами 15 мая 1682 года и дочь князя И.А. Голицына Марию, бывшую замужем за князем Г.Ф. Долгоруковым.
И, тем не менее, несмотря на столь тесные связи, весь период регентства царевны Софьи клан Долгоруковых находился в жесткой оппозиции не только «временщику» В.В. Голицыну, но и его братьям, которые, казалось бы, вовсе не разделяли внутриполитических пристрастий «оберегателя».
Наиболее известный конфликт между князьями Голицыными и Долгоруковыми в период регентства царевны Софьи Алексеевны произошел в 1686 году и классифицируется всеми исследователями как местнический.
По случаю приезда в Москву для заключения долгожданного Вечного мира посольства Речи Посполитой царским указом от 2-го февраля 1686 г. были назначены лица, которые должны были участвовать в торжественной церемонии приема польско-литовских послов в Грановитой палате 11 (21 по н. ст.) февраля.
Стольники кн. П.А., И.А. Голицыны и кн. Ю.В. и В.В. Долгоруковы были назначены рындами символическими охранниками государей которые во время аудиенции иностранных дипломатов окружают царский трон, одетые в белое «камчатое» платье на горностае, высокие белые шапки, сапоги, с непременным топориком в руках.
Служба в рындах считалась службой с местами. Самой честной считалась служба рынды, стоявшего ближним с правой стороны от трона, затем следовала служба ближнего к трону с левой стороны, второго от трона с правой стороны, и, наконец, второго от трона с левой стороны. Такая регламентация порождала частые местнические споры, которые (с учетом того, что в рындах служили люди молодые по возрасту и чину) сопровождались вмешательством более старших и опытных представителей конфликтующих родов.27
В данном случае князья Голицыны были назначены соответственно 1-м и 2-м рындами, Долгоруковы – 3-м и 4-м. 28
По случаю приезда в Москву для заключения долгожданного Вечного мира посольства Речи Посполитой царским указом от 2-го февраля 1686 г. были назначены лица, которые должны были участвовать в торжественной церемонии приема польско-литовских послов в Грановитой палате 11 (21 по н. ст.) февраля.
Стольники кн. П.А., И.А. Голицыны и кн. Ю.В. и В.В. Долгоруковы были назначены рындами символическими охранниками государей которые во время аудиенции иностранных дипломатов окружают царский трон, одетые в белое «камчатое» платье на горностае, высокие белые шапки, сапоги, с непременным топориком в руках.
Служба в рындах считалась службой с местами. Самой честной считалась служба рынды, стоявшего ближним с правой стороны от трона, затем следовала служба ближнего к трону с левой стороны, второго от трона с правой стороны, и, наконец, второго от трона с левой стороны. Такая регламентация порождала частые местнические споры, которые (с учетом того, что в рындах служили люди молодые по возрасту и чину) сопровождались вмешательством более старших и опытных представителей конфликтующих родов.27
В данном случае князья Голицыны были назначены соответственно 1-м и 2-м рындами, Долгоруковы – 3-м и 4-м. 28
Итак, указ 2 февраля был доведен до сведения братьев Голицыных, а вместо Долгоруковых, которых в тот день в городе не было, его выслушал во дворце их отец – боярин князь Владимир Дмитриевич Долгоруков. Он пообещал, что дети его на церемонии приема послов будут. 10 февраля, накануне аудиенции, к Долгоруковым ездил подьячий, которого снова уверили, что все будет в порядке. Однако утром 11-го числа, когда подьячие приехали звать братьев Долгоруковых на службу в Кремль, их отец заявил, что дети его заболели (причем не только Юрий и Василий, но и меньший Михаил) и он отпустил их на богомолье в Николо-Угрешский монастырь. После такого демарша на двор к В.Д. Долгорукову был прислан разрядный дьяк с требованием сейчас же явиться с детьми ко двору. Боярин приехал один, повторил «историю болезни» своих детей, но понимая, что назревает конфликт, клятвенно заверял, что в следующий раз они обязательно явятся на службу.
В большинстве случаев отказа от назначения на место «нетчиков» назначались представители другого рода. Однако в этот раз, желая в корне пресечь попытки Долгоруковых «спрятаться» за местнические принципы, царевна Софья выбрала в пару двоюродным братьям главы Посольского приказа В.В. Голицына племянников боярина В.Д. Долгорукова – стольников Бориса и Луку Федоровичей Долгоруковых.
Послали к ним на двор, но не нашли. Меж тем разрядный дьяк, вызывавший В.Д. Долгорукова во дворец, видел князя Луку у него в доме. Он приказал тому не покидать дядиного двора и оставил у ворот караул. За Л.Ф. Долгоруковым послали стрельцов, чтобы доставить его во дворец под конвоем, но было поздно – ни на дворе, ни в доме его не нашли. Оставив лошадь и сани, на которых приехал к дяде, князь Лука ушел пешком дворами в неизвестном направлении.
Люди князя Долгорукова, а также сани с лошадью, как «вещественные доказательства», были взяты в Разряд.
Подобное упорство было сурово наказано правительством. За ослушание царского указа и укрывание детей и племянников Великие государи и царевна Софья повелели отнять боярство у князя В.Д. Долгорукова и назначить его четвертым рындой (3-м стал В.П. Шереметев)29. Детей его Юрия и Василия, а также Луку и Бориса Федоровичей Долгоруковых вместо стольников было приказано записать городовыми дворянами (кн. Владимира с детьми по Тарусе, кн. Луку по Рузе и кн. Бориса по Звенигороду), кроме того, у двух последних были отняты поместья и вотчины, о чем была послана память в Посольский приказ. Всем провинившимся было велено без указа с дворов своих не съезжать.
Уже на следующий день наиболее пострадавшие кн. Л.Ф. и Б.Ф. Долгоруковы «слезно» умоляли простить их, оправдываясь тем, что они не явились во дворец вовсе не потому, что не хотели быть вместе с Голицыными, но потому, что ждали какого-нибудь другого великих государей гнева и опалы.30 Сначала простили их, а 19-го февраля в честь праздника великого чудотворца Алексея Митрополита и в память верной службы боярина князя Ю.А. Долгорукова прощен был и В.Д. Долгоруков с детьми. Указ об этом за приписью думного дьяка В.Г. Семенова был им сказан вверху Золотого Крыльца у рундука31.
В большинстве случаев отказа от назначения на место «нетчиков» назначались представители другого рода. Однако в этот раз, желая в корне пресечь попытки Долгоруковых «спрятаться» за местнические принципы, царевна Софья выбрала в пару двоюродным братьям главы Посольского приказа В.В. Голицына племянников боярина В.Д. Долгорукова – стольников Бориса и Луку Федоровичей Долгоруковых.
Послали к ним на двор, но не нашли. Меж тем разрядный дьяк, вызывавший В.Д. Долгорукова во дворец, видел князя Луку у него в доме. Он приказал тому не покидать дядиного двора и оставил у ворот караул. За Л.Ф. Долгоруковым послали стрельцов, чтобы доставить его во дворец под конвоем, но было поздно – ни на дворе, ни в доме его не нашли. Оставив лошадь и сани, на которых приехал к дяде, князь Лука ушел пешком дворами в неизвестном направлении.
Люди князя Долгорукова, а также сани с лошадью, как «вещественные доказательства», были взяты в Разряд.
Подобное упорство было сурово наказано правительством. За ослушание царского указа и укрывание детей и племянников Великие государи и царевна Софья повелели отнять боярство у князя В.Д. Долгорукова и назначить его четвертым рындой (3-м стал В.П. Шереметев)29. Детей его Юрия и Василия, а также Луку и Бориса Федоровичей Долгоруковых вместо стольников было приказано записать городовыми дворянами (кн. Владимира с детьми по Тарусе, кн. Луку по Рузе и кн. Бориса по Звенигороду), кроме того, у двух последних были отняты поместья и вотчины, о чем была послана память в Посольский приказ. Всем провинившимся было велено без указа с дворов своих не съезжать.
Уже на следующий день наиболее пострадавшие кн. Л.Ф. и Б.Ф. Долгоруковы «слезно» умоляли простить их, оправдываясь тем, что они не явились во дворец вовсе не потому, что не хотели быть вместе с Голицыными, но потому, что ждали какого-нибудь другого великих государей гнева и опалы.30 Сначала простили их, а 19-го февраля в честь праздника великого чудотворца Алексея Митрополита и в память верной службы боярина князя Ю.А. Долгорукова прощен был и В.Д. Долгоруков с детьми. Указ об этом за приписью думного дьяка В.Г. Семенова был им сказан вверху Золотого Крыльца у рундука31.
Как уже сказано выше, инцидент этот считается местническим – и в этом, пожалуй, заключено главное недоразумение. Еще А.И. Маркевич в конце XIX века недоуменно заметил, что «кн. Долгорукие в XVII веке не могли и подумать о местничестве с кн. Голицыными, а заместничались именно при фаворе кн. В.В. Голицына, по уничтожении местничества, да и то вздорно». Действительно, если Голицыны в XVII веке входили в восьмерку родов, жаловавшихся боярством непосредственно из стольников, то Долгоруковы попадали в бояре только через чин окольничего.33 По сути, это были разные «весовые категории».
Тем не менее, привычная форма конфликта мешает историкам увидеть новую причину его, с местничеством как таковым напрямую не связанную.
Речь идет о борьбе придворных партий и формах, которые эта борьба принимала. В такой постановке вопроса нет по сути ничего нового, она уже была предложена историками XIX века, хотя многими и тогда не разделялась, поскольку казалась политически ангажированной. Тем не менее, такая точка зрения имеет право на существование и заслуживает внимательного рассмотрения.
Вспомним, что инцидент произошел при подготовке торжественной встречи послов Речи Посполитой, приехавших в Москву для ведения переговоров о Вечном мире и вступлении России в Священную лигу (Австрия, Польша, Венеция), воевавшую с Османской империей. Заключение Вечного мира с Польшей (окончательно закреплявшего Киев за Россией) было самым значительным внешнеполитическим мероприятием правительства В.В. Голицына, его звездным часом. Прибытие в Москву польско-литовского посольства было обставлено чрезвычайно торжественно.
Речь идет о борьбе придворных партий и формах, которые эта борьба принимала. В такой постановке вопроса нет по сути ничего нового, она уже была предложена историками XIX века, хотя многими и тогда не разделялась, поскольку казалась политически ангажированной. Тем не менее, такая точка зрения имеет право на существование и заслуживает внимательного рассмотрения.
Вспомним, что инцидент произошел при подготовке торжественной встречи послов Речи Посполитой, приехавших в Москву для ведения переговоров о Вечном мире и вступлении России в Священную лигу (Австрия, Польша, Венеция), воевавшую с Османской империей. Заключение Вечного мира с Польшей (окончательно закреплявшего Киев за Россией) было самым значительным внешнеполитическим мероприятием правительства В.В. Голицына, его звездным часом. Прибытие в Москву польско-литовского посольства было обставлено чрезвычайно торжественно.
Однако на политической «кухне», скрытой от глаз непосвященных, никакого единства взглядов по поводу предстоящих переговоров с многолетним противником не существовало. По воспоминаниям князя Б.И. Куракина, когда в 1686 году встал вопрос: «с поляки ли мир подтверждать и аллианс противу татар учинить, или войну с поляки начать, а мир с татары учинить?», то в Думе произошел раскол, причем против линии князя В.В. Голицына, поддерживаемого царевной Софьей Алексеевной, выступили не приверженцы юного Петра (что было бы логично), а, судя по именам, сторонники царя Ивана: «…другая партия бояр, как князь Петр Прозоровской, Федор Петров сын Салтыков и другие, были того мнения, чтоб войну против поляков начать. И за несогласием тем продолжалось 6 месяцев»34.
Если уж воспитатель и тесть старшего царя выступили против политики, проводимой регентшей, то неудивительно, что князь В.В. Голицын, буквально продавливая решение о заключении Вечного мира, не включил в состав русской делегации для ведения переговоров в Ответной палате ни одного из приближенных царя Ивана.35
Если уж воспитатель и тесть старшего царя выступили против политики, проводимой регентшей, то неудивительно, что князь В.В. Голицын, буквально продавливая решение о заключении Вечного мира, не включил в состав русской делегации для ведения переговоров в Ответной палате ни одного из приближенных царя Ивана.35
Князь Василий Васильевич Голицын Великий.
Столь явное пренебрежение представителями придворных партий, игнорирование их мнения не могло остаться незамеченным. Даже простодушный боярин В.Д. Долгоруков, не блиставший тонкостью ума и избегавший бремени государственной власти (по характеристике А.П. Богданова) должен был осознать очевидное: на самом пике своей карьеры князь В.В. Голицын оказался в положении, близком к политической изоляции.
Для клана Долгоруковых, столь сильного в предыдущее царствование, подобная ситуация была тем более нестерпима, что в своих политических прожектах всесильный «временщик» вообще не признавал их за самостоятельную силу. И не удивительно: в феврале 1686 года в Боярской думе было 5 князей Голицыных (Алексей Андреевич, Михаил Андреевич, Василий Васильевич, Андрей Иванович и Иван Иванович Большой) и всего один представитель рода Долгоруковых – Владимир Дмитриевич.
Падение политического влияния в результате майской катастрофы 1682 г. особенно остро воспринималось представителями рода Долгоруковых на фоне роста личного могущества князя В.В. Голицына, не только не пострадавшего в ходе стрелецких расправ, но скорее наоборот, оказавшегося на политическом Олимпе во многом благодаря тому, что прежние «небожители» были сброшены оттуда на копья. Долгоруковы чувствовали себя обманутыми и принесенными в жертву.
Любой успех политики, проводимой князем В.В. Голицыным, воспринимался молодыми членами семьи Долгоруковых как оскорбление, любая неудача радовала, заставляла злорадствовать всю партию Петра.36
Для клана Долгоруковых, столь сильного в предыдущее царствование, подобная ситуация была тем более нестерпима, что в своих политических прожектах всесильный «временщик» вообще не признавал их за самостоятельную силу. И не удивительно: в феврале 1686 года в Боярской думе было 5 князей Голицыных (Алексей Андреевич, Михаил Андреевич, Василий Васильевич, Андрей Иванович и Иван Иванович Большой) и всего один представитель рода Долгоруковых – Владимир Дмитриевич.
Падение политического влияния в результате майской катастрофы 1682 г. особенно остро воспринималось представителями рода Долгоруковых на фоне роста личного могущества князя В.В. Голицына, не только не пострадавшего в ходе стрелецких расправ, но скорее наоборот, оказавшегося на политическом Олимпе во многом благодаря тому, что прежние «небожители» были сброшены оттуда на копья. Долгоруковы чувствовали себя обманутыми и принесенными в жертву.
Любой успех политики, проводимой князем В.В. Голицыным, воспринимался молодыми членами семьи Долгоруковых как оскорбление, любая неудача радовала, заставляла злорадствовать всю партию Петра.36
В таком ключе интересно рассмотреть еще один эпизод, связанный с приемом польско-литовских послов в Москве.
После 10-й (последней) конференции стало ясно, что переговоры зашли в тупик: ни одна сторона не желала идти на уступки. 20 (30 по н. ст.) марта, после обмена разъезжими письмами, состоялась отпускная аудиенция послов у царей. Противники В.В. Голицына могли удовлетворенно потирать руки, наблюдая срыв переговоров. В таком контексте весьма интересным видится эпизод, случившийся 21 марта 1686 года. В этот день к послам Речи Посполитой был направлен «с рыбными яствами» (у поляков был пост) «царский стол». Со столом ездил стольник князь Яков Федорович Долгоруков – родной брат Луки и Бориса Федоровичей.37 Как известно, прежде чем служилый человек отправлялся со столом к иностранным дипломатам, он получал в Посольском приказе соответствующий наказ, строго регламентирующий все его действия и речи во время встречи с иноземцами. После исполнения поручения ездивший со столом обязан был письменно отчитаться перед главой приказа – князем В.В. Голицыным. Думается, что для Я.Ф. Долгорукова такая подчиненность не могла быть приятной.
Но на этот раз представитель рода Долгоруковых не посмел ослушаться царского указа. Фрондирующий клан решил либо сделать передышку и не лезть на рожон, либо счел подобное назначение вполне приемлемым, исходя из того, что и противнику (то есть В.В. Голицыну) не удалось добиться во внешнеполитической игре поставленных целей.
Однако Долгоруковы ошиблись. Хотя переговоры официально были завершены, Василий Васильевич смог-таки «дожать» своих визави. Еще 20 марта, сразу после окончания отпускной аудиенции, когда послы выезжали из Кремля, их догнал посланник В.В. Голицына и убеждал главу литовской части делегации (как более склонной идти на уступки Москве) М. Огинского заключить договор. Результатом такой пост-переговорной дипломатии и стало заключение Вечного мира 6 мая (26 апреля) 1686 года.
Заключение Вечного мира с Польшей повлекло за собой (как неминуемое следствие) вступление России в войну с Турцией и ее вассалом – Крымским ханством. Выполняя взятые на себя по договору союзнические обязательства, князь В.В. Голицын подготовил и осуществил два Крымских похода (1687 и 1689 гг.), оцениваемые большинством историков как (в целом) неудачные.
После 10-й (последней) конференции стало ясно, что переговоры зашли в тупик: ни одна сторона не желала идти на уступки. 20 (30 по н. ст.) марта, после обмена разъезжими письмами, состоялась отпускная аудиенция послов у царей. Противники В.В. Голицына могли удовлетворенно потирать руки, наблюдая срыв переговоров. В таком контексте весьма интересным видится эпизод, случившийся 21 марта 1686 года. В этот день к послам Речи Посполитой был направлен «с рыбными яствами» (у поляков был пост) «царский стол». Со столом ездил стольник князь Яков Федорович Долгоруков – родной брат Луки и Бориса Федоровичей.37 Как известно, прежде чем служилый человек отправлялся со столом к иностранным дипломатам, он получал в Посольском приказе соответствующий наказ, строго регламентирующий все его действия и речи во время встречи с иноземцами. После исполнения поручения ездивший со столом обязан был письменно отчитаться перед главой приказа – князем В.В. Голицыным. Думается, что для Я.Ф. Долгорукова такая подчиненность не могла быть приятной.
Но на этот раз представитель рода Долгоруковых не посмел ослушаться царского указа. Фрондирующий клан решил либо сделать передышку и не лезть на рожон, либо счел подобное назначение вполне приемлемым, исходя из того, что и противнику (то есть В.В. Голицыну) не удалось добиться во внешнеполитической игре поставленных целей.
Однако Долгоруковы ошиблись. Хотя переговоры официально были завершены, Василий Васильевич смог-таки «дожать» своих визави. Еще 20 марта, сразу после окончания отпускной аудиенции, когда послы выезжали из Кремля, их догнал посланник В.В. Голицына и убеждал главу литовской части делегации (как более склонной идти на уступки Москве) М. Огинского заключить договор. Результатом такой пост-переговорной дипломатии и стало заключение Вечного мира 6 мая (26 апреля) 1686 года.
Заключение Вечного мира с Польшей повлекло за собой (как неминуемое следствие) вступление России в войну с Турцией и ее вассалом – Крымским ханством. Выполняя взятые на себя по договору союзнические обязательства, князь В.В. Голицын подготовил и осуществил два Крымских похода (1687 и 1689 гг.), оцениваемые большинством историков как (в целом) неудачные.
Встретив глухое сопротивление оппозиции уже на стадии заключения договора с Речью Посполитой, Василий Васильевич Голицын должен был понимать, что борьба на этом не закончится. И действительно, даже назначение его главнокомандующим в этих дальних походах было всего лишь тонко продуманным ходом его противников, желавших отправить его подальше от столицы расхлебывать кашу, которую он сам заварил.
Новая война с Турцией в то время, когда еще были свежи воспоминания о тяжелейших Чигиринских походах (1677 и 1678 гг.), вызывала в обществе не только патриотический подъем, но и массу негативных эмоций. Если сам патриарх Иоаким не одобрял эту войну, то у придворных оппозиционеров было еще меньше поводов для оптимизма, тем более, что многим из них пришлось собираться в поход.
На этот раз поводом для проявления недовольства стала попытка В.В. Голицына расписать членов корпорации Государева двора (ранее служивших в сотнях) по ротам, в соответствии с новыми штатами армии. Попытка эта, задуманная еще при отмене местничества в царствование Федора Алексеевича, как и предполагали тогда многие участники Соборного деяния, едва не обернулась скандалом.
И в этом инциденте не обошлось без князей Долгоруковых. «Мастер конспирации», успешно скрывавшийся в прошлом году от подьячих Разрядного приказа и московских стрельцов – Борис Федорович Долгоруков – теперь решил появиться на сцене, и надо признать, сделал это чрезвычайно эффектно.
Уже объявление ротмистров показало, что не все царедворцы согласны со своими назначениями. В.В. Голицын писал начальнику Стрелецкого приказа Ф.Л. Шакловитому: «Ротмистром сказали: никто ничего, – все ради, толко противников: Долгорукой князь Борис, да князь Юрья Щербатой, и по поступкам мню, что стоять им будет упорно. А я отпишу тотчас, чтоб милость показан была: учинен бы был такой образец, чтоб все задрожали». В дальнейшем он уточнил, о какой показательной акции хотел просить указа из Москвы: «Так бы разорить, чтоб вечно в старцы, и деревни б неимущим того часу роздать; так будет тогда твердо и постоянно».39
Новая война с Турцией в то время, когда еще были свежи воспоминания о тяжелейших Чигиринских походах (1677 и 1678 гг.), вызывала в обществе не только патриотический подъем, но и массу негативных эмоций. Если сам патриарх Иоаким не одобрял эту войну, то у придворных оппозиционеров было еще меньше поводов для оптимизма, тем более, что многим из них пришлось собираться в поход.
На этот раз поводом для проявления недовольства стала попытка В.В. Голицына расписать членов корпорации Государева двора (ранее служивших в сотнях) по ротам, в соответствии с новыми штатами армии. Попытка эта, задуманная еще при отмене местничества в царствование Федора Алексеевича, как и предполагали тогда многие участники Соборного деяния, едва не обернулась скандалом.
И в этом инциденте не обошлось без князей Долгоруковых. «Мастер конспирации», успешно скрывавшийся в прошлом году от подьячих Разрядного приказа и московских стрельцов – Борис Федорович Долгоруков – теперь решил появиться на сцене, и надо признать, сделал это чрезвычайно эффектно.
Уже объявление ротмистров показало, что не все царедворцы согласны со своими назначениями. В.В. Голицын писал начальнику Стрелецкого приказа Ф.Л. Шакловитому: «Ротмистром сказали: никто ничего, – все ради, толко противников: Долгорукой князь Борис, да князь Юрья Щербатой, и по поступкам мню, что стоять им будет упорно. А я отпишу тотчас, чтоб милость показан была: учинен бы был такой образец, чтоб все задрожали». В дальнейшем он уточнил, о какой показательной акции хотел просить указа из Москвы: «Так бы разорить, чтоб вечно в старцы, и деревни б неимущим того часу роздать; так будет тогда твердо и постоянно».39
Назначенные ротмистрами стольники князь Б.Ф. Долгоруков и князь Ю.А. Щербатов явились на смотр со своими боевыми холопами «в черном платье, и лошади были покрыты черными сукнами, на что глядя всем полком дивилися и говорили: есть ли им не будет указу, будут и все так делать». В.В. Голицын описал эту демонстрацию в письме Ф.Л. Шакловитому, прося его: «умилосердися, донеси добром: этим бунтовщикам учинить указ добрый. Это пророчество и противность к Государеву лицу, а грамоту об указе прислать мочно: что ведомо Государю учинилось, что они так ехали; то было не тайно, всеми видимо; а если не будет указа, то делать нам с ними нечего».40
Пугая Софью в Москве призраком неповиновения в войсках и одновременно стращая недовольных царедворцев возможностью царского гнева, князь Голицын на деле хотел лишь припугнуть «бунтовщиков». В условиях нестабильной политической ситуации он не мог решиться на репрессии против видных представителей оппозиции.
Впрочем, и сами фрондеры не были еще готовы к обострению ситуации. Как только им стало известно, что В.В. Голицын получил из Москвы касающиеся их поступка статьи указа (об этом донес специально присланный к Ю.А. Щербатову человек), они сразу же явились с повинной к главнокомандующему и со слезами на глазах обещали, что случившееся более не повторится.
Пугая Софью в Москве призраком неповиновения в войсках и одновременно стращая недовольных царедворцев возможностью царского гнева, князь Голицын на деле хотел лишь припугнуть «бунтовщиков». В условиях нестабильной политической ситуации он не мог решиться на репрессии против видных представителей оппозиции.
Впрочем, и сами фрондеры не были еще готовы к обострению ситуации. Как только им стало известно, что В.В. Голицын получил из Москвы касающиеся их поступка статьи указа (об этом донес специально присланный к Ю.А. Щербатову человек), они сразу же явились с повинной к главнокомандующему и со слезами на глазах обещали, что случившееся более не повторится.
Желание разрядить ситуацию оказалось обоюдным, и князь Голицын уступил их просьбам и, «надеясь на милость Государскую, статей сказывать не велел». Он лишь отписал к Ф.Л. Шакловитому, чтоб тот испросил для преступников прощение: по его словам наказывать раскаявшихся было не ко времени и не к делу.41
Этот гуманный шаг на деле показал лишь слабость правительства регентства, а вынужденные унижаться перед главнокомандующим ротмистры не оценили попыток В.В. Голицына погасить конфликт. Недаром, когда осенью 1689 г. царь Петр, открыто порвав с сестрой, удалился в Троице-Сергиев монастырь, за ним в «государев поход» последовало восемь князей Долгоруковых и девять Щербатовых. Вчерашние «бунтовщики» решительно поддержали Нарышкиных в их борьбе против царевны Софьи и князя В.В. Голицына.42
Один из главных героев всех этих «анти-голицынских» демаршей князь Борис Федорович Долгоруков в исторических источниках рисуется весьма склочным человеком. За десять лет (начиная с воцарения Петра в 1682 году) он умудрился поставить своеобразный «рекорд» по количеству зафиксированных оппозиционных выходок против власти (4 штуки: 1684, 1686, 1687 и 1692 гг.). Первый из этих поступков отмечен указом от 23 октября 1684 года, по которому боярам И.В. Бутурлину, А.П. Салтыкову, окольничим Я.В. Хилкову, А.С. Хитрово, М.П. Измайлову, В.Ф. Жировому-Засекину и стольнику Б.Ф. Долгорукову было приказано не съезжать со своих дворов до Государева указа, а у В. Мяснова отнять думное дворянство за то, что они 22 октября не явились для участия в церковном ходе за царем Иоанном Алексеевичем.
Этот гуманный шаг на деле показал лишь слабость правительства регентства, а вынужденные унижаться перед главнокомандующим ротмистры не оценили попыток В.В. Голицына погасить конфликт. Недаром, когда осенью 1689 г. царь Петр, открыто порвав с сестрой, удалился в Троице-Сергиев монастырь, за ним в «государев поход» последовало восемь князей Долгоруковых и девять Щербатовых. Вчерашние «бунтовщики» решительно поддержали Нарышкиных в их борьбе против царевны Софьи и князя В.В. Голицына.42
Один из главных героев всех этих «анти-голицынских» демаршей князь Борис Федорович Долгоруков в исторических источниках рисуется весьма склочным человеком. За десять лет (начиная с воцарения Петра в 1682 году) он умудрился поставить своеобразный «рекорд» по количеству зафиксированных оппозиционных выходок против власти (4 штуки: 1684, 1686, 1687 и 1692 гг.). Первый из этих поступков отмечен указом от 23 октября 1684 года, по которому боярам И.В. Бутурлину, А.П. Салтыкову, окольничим Я.В. Хилкову, А.С. Хитрово, М.П. Измайлову, В.Ф. Жировому-Засекину и стольнику Б.Ф. Долгорукову было приказано не съезжать со своих дворов до Государева указа, а у В. Мяснова отнять думное дворянство за то, что они 22 октября не явились для участия в церковном ходе за царем Иоанном Алексеевичем.
А между тем, человек этот (как уже упоминалось) некоторое время был владельцем Дубровиц. Автор книги о замечательной усадьбе, А.М. Тарунов, пишет, что ему, как и всем, «непонятна была роль Долгорукого. В летописи села Дубровицы раньше этой фамилии не встречалось, не появится она и позже. Однако при внимательном рассмотрении генеалогических связей русских дворянских и княжеских родов выяснилось, что вторая ветвь князей Голицыных была связана с Долгорукими тесным родством. Оказалось, что Марфа Федоровна приходилась родной сестрой Борису Долгорукому, который и взял в свои руки управление ее хозяйством, когда та овдовела».
Обретя отчество, а заодно и знаменитых братьев (Якова, Григория и Луку Федоровичей), князь Борис Долгоруков в книге А.М. Тарунова оказывается снабжен донельзя странной биографией.
«…намного превосходивший братьев годами, <…> он был крупным государственным деятелем, соратником В.В. Голицына, и вместе с ним принадлежал к числу наиболее образованных людей своего поколения. “Он был так любим и уважаем иностранцами, жившими тогда в Москве, – сказано о Борисе Федоровиче в семейной родословной, – что еще при жизни его, с высочайшего соизволения, ими воздвигнут был ему монумент в Китае-городе…”.
Борис Федорович участвовал в молодости во многих военных походах и слыл опытным полководцем. При Алексее Михайловиче он имел вес в Боярской думе и принимал участие в составлении Соборного уложения – свода законов Российского государства. Позднее он оказался в числе советников царевны Софьи, и его одного не опьянило мнимое величие ее фаворита В.В. Голицына. Предвидя неизбежное столкновение Софьи с входившим в совершеннолетие Петром, Борис Федорович предлагал царевне тайно выйти замуж и оставить трон. Несмотря на седины, холостой Б.Ф. Долгорукий и сам не прочь был породниться с царской семьей.
Старый советник скоропостижно умер примерно за год до падения Софьи. Ходили слухи, что причиной его смерти был яд, поднесенный ему на пиру в вине самим фаворитом».45
Обретя отчество, а заодно и знаменитых братьев (Якова, Григория и Луку Федоровичей), князь Борис Долгоруков в книге А.М. Тарунова оказывается снабжен донельзя странной биографией.
«…намного превосходивший братьев годами, <…> он был крупным государственным деятелем, соратником В.В. Голицына, и вместе с ним принадлежал к числу наиболее образованных людей своего поколения. “Он был так любим и уважаем иностранцами, жившими тогда в Москве, – сказано о Борисе Федоровиче в семейной родословной, – что еще при жизни его, с высочайшего соизволения, ими воздвигнут был ему монумент в Китае-городе…”.
Борис Федорович участвовал в молодости во многих военных походах и слыл опытным полководцем. При Алексее Михайловиче он имел вес в Боярской думе и принимал участие в составлении Соборного уложения – свода законов Российского государства. Позднее он оказался в числе советников царевны Софьи, и его одного не опьянило мнимое величие ее фаворита В.В. Голицына. Предвидя неизбежное столкновение Софьи с входившим в совершеннолетие Петром, Борис Федорович предлагал царевне тайно выйти замуж и оставить трон. Несмотря на седины, холостой Б.Ф. Долгорукий и сам не прочь был породниться с царской семьей.
Старый советник скоропостижно умер примерно за год до падения Софьи. Ходили слухи, что причиной его смерти был яд, поднесенный ему на пиру в вине самим фаворитом».45
Герб рода князей Долгоруковых. Рисунок. Не ранее 1832 г.
ЦГА г. Москвы. Ф.4. Оп.13. Д.219. Л.2 . Дело о внесении в V часть родословной книги Московской губернии князей Долгоруковых. 1832-1835 гг.
Приводимые автором сведения о жизни этого таинственного владельца Дубровиц не выдерживают критики и абсолютно не соответствуют биографии реально существовавшего князя Бориса Федоровича Долгорукова (ок. 1653 – до 1702). Б.Ф. Долгоруков был лишь третьим сыном Ф.Ф. Долгорукова (после Якова и Луки); никогда не был соратником В.В. Голицына, скорее, наоборот, одним из явных его противников в Крымском походе 1687 г. Он никогда не заседал в Боярской думе, поскольку не имел думного чина (не поднялся выше стольника). Не мог участвовать в составлении Соборного уложения 1649 г., поскольку еще не родился на свет. Вовсе не был холост, а от брака с Прасковьей Михайловной Вельяминовой-Зерновой (ок. 1664-1712) имел сына Андрея (ок. 1686-1712) и «дочь Анну Борисовну за генерал-аншефом В.Ф. Салтыковым». И не умер в 1688 г., будучи в 1694-1696 гг. смоленским воеводой.
Получается, что все сведения, приводимые А.М. Таруновым о Б.Ф. Долгоруком, неверны. Откуда же они тогда почерпнуты автором? Библиография, приведенная в конце его книги и состоящая из 19 названий, далеко не полна.
По чистой случайности удалось обнаружить источник баснословной биографии князя Б.Ф. Долгорукого. Им оказалось сочинение кн. Алексея Долгорукого и Натальи Шпилевской, изданное в 1869 году. В нем читаем следующее:
«Князь Борис Федорович, герой и министр при царе Михаиле Федоровиче, прославил себя победами над татарами, а при Алексее Михайловиче в думе составил, по высочайшей воле, уложение о управлении государством, действовавшее во все время правления Петра I. Он был так любим и уважаем иностранцами, жившими тогда в Москве, что еще при жизни его, с высочайшего соизволения, ими воздвигнут был ему монумент в Китае-городе на лобном месте; он, по преданию, стоял левее монумента Минина и Пожарского и правее эшафота Пугачевскаго.
Из всех Долгоруких царевна Софья Алексеевна уважала только его, да князя Якова Федоровича. Она даже дозволяла ему прямо выражать свое мнение о Голицыне, и он советывал ей выдти замуж и оставить правление. «Не лучше ли», говорил он: «быть супругою принца крови, чем в чужия дела мешаться?» «Ну, хорошо! поставлю тебя вместо Голицына», сказала Софья. – «Не прочь бы от чести», отвечал Долгорукой: «и любить, ваше величество, можно, но вы мешаетесь в правление; рано или поздно и мне и вам прийдется поклониться, и потому не могу согласиться, ваше величество. Оставьте правление; я головой вам ручаюсь, что Петр Алексеевич вас оставит в покое и дозволит вам распоряжаться как вам угодно».
Долгорукой умер от яда, поднесеннаго ему в вине на обеде царевны, по приказанию князя Голицына. Единственная дочь его, княжна Анна, была за Васильем Федоровичем Салтыковым, братом царицы Прасковьи Федоровны и родным дядею императрицы Анны».47
Получается, что все сведения, приводимые А.М. Таруновым о Б.Ф. Долгоруком, неверны. Откуда же они тогда почерпнуты автором? Библиография, приведенная в конце его книги и состоящая из 19 названий, далеко не полна.
По чистой случайности удалось обнаружить источник баснословной биографии князя Б.Ф. Долгорукого. Им оказалось сочинение кн. Алексея Долгорукого и Натальи Шпилевской, изданное в 1869 году. В нем читаем следующее:
«Князь Борис Федорович, герой и министр при царе Михаиле Федоровиче, прославил себя победами над татарами, а при Алексее Михайловиче в думе составил, по высочайшей воле, уложение о управлении государством, действовавшее во все время правления Петра I. Он был так любим и уважаем иностранцами, жившими тогда в Москве, что еще при жизни его, с высочайшего соизволения, ими воздвигнут был ему монумент в Китае-городе на лобном месте; он, по преданию, стоял левее монумента Минина и Пожарского и правее эшафота Пугачевскаго.
Из всех Долгоруких царевна Софья Алексеевна уважала только его, да князя Якова Федоровича. Она даже дозволяла ему прямо выражать свое мнение о Голицыне, и он советывал ей выдти замуж и оставить правление. «Не лучше ли», говорил он: «быть супругою принца крови, чем в чужия дела мешаться?» «Ну, хорошо! поставлю тебя вместо Голицына», сказала Софья. – «Не прочь бы от чести», отвечал Долгорукой: «и любить, ваше величество, можно, но вы мешаетесь в правление; рано или поздно и мне и вам прийдется поклониться, и потому не могу согласиться, ваше величество. Оставьте правление; я головой вам ручаюсь, что Петр Алексеевич вас оставит в покое и дозволит вам распоряжаться как вам угодно».
Долгорукой умер от яда, поднесеннаго ему в вине на обеде царевны, по приказанию князя Голицына. Единственная дочь его, княжна Анна, была за Васильем Федоровичем Салтыковым, братом царицы Прасковьи Федоровны и родным дядею императрицы Анны».47
Научный уровень этого труда, к сожалению, крайне невысок. Как на типичный пример, укажем на эпизод ареста в сентябре 1689 года фаворита царевны Софьи Алексеевны князя В.В. Голицына. Как известно, Василий Васильевич с сыном Алексеем приехал в Троице-Сергиев монастырь, однако не был допущен к Петру, а выслушав указ о лишении его чинов и наград, отправился с семьей в далекую северную ссылку. По версии авторов родословия князей Долгоруковых, «…когда пришли брать Голицына, котораго царевна спрятала, то вытащили его из под кровати; ноги ему изменили, высунулись…». Согласимся, что картина получается весьма эффектная, но при этом совершенно далекая от реальности.
Впрочем, А.М. Тарунов внес и свой личный вклад в «портрет» Бориса Федоровича Долгорукого. Например, лишил его жены и детей, сделав холостым. Зачем?
Однако вернемся немного назад. Алексей Михайлович «определил» Б.Ф. Долгорукова родным братом супруги владельца Дубровиц – Марфы Федоровны Голицыной. И это выглядит тем более странным, что в его руках был источник, указывающий истинную девичью фамилии супруги И.И. Голицына (Лба). Речь идет о труде Н.Н. Голицына «Род князей Голицыных» 1891 года. Исследуя генеалогию своего рода, Н.Н. Голицын заметил, что «из одного спорного дела 1687 г. видно, что у Федора Львовича Плещеева была дочь Марфа Федоровна замужем за князем И.И. Голицыным большим».49
Такой поворот делает совершенно необъяснимым появление в истории Дубровиц Бориса Федоровича Долгорукого, может быть именно поэтому А.М. Тарунов прошел мимо этого факта?
Впрочем, А.М. Тарунов внес и свой личный вклад в «портрет» Бориса Федоровича Долгорукого. Например, лишил его жены и детей, сделав холостым. Зачем?
Однако вернемся немного назад. Алексей Михайлович «определил» Б.Ф. Долгорукова родным братом супруги владельца Дубровиц – Марфы Федоровны Голицыной. И это выглядит тем более странным, что в его руках был источник, указывающий истинную девичью фамилии супруги И.И. Голицына (Лба). Речь идет о труде Н.Н. Голицына «Род князей Голицыных» 1891 года. Исследуя генеалогию своего рода, Н.Н. Голицын заметил, что «из одного спорного дела 1687 г. видно, что у Федора Львовича Плещеева была дочь Марфа Федоровна замужем за князем И.И. Голицыным большим».49
Такой поворот делает совершенно необъяснимым появление в истории Дубровиц Бориса Федоровича Долгорукого, может быть именно поэтому А.М. Тарунов прошел мимо этого факта?
Лишение боярства и ссылка князей Голицыных (Василия Васильевича и его сына Алексея) и казнь Ф.Л. Шакловитого не удовлетворили пришедшую к власти в сентябре 1689 года группировку Нарышкиных. Активное вмешательство во внутреннюю политику патриарха Иоакима (поддержка которого во многом обусловила победу Нарышкиных), дележ «портфелей» (то есть приказов) и мест в Думе лишь раскручивали маховик репрессий. Недаром судебная активность нового правительства (чувствовавшего себя не совсем уверенно на политическом Олимпе) в первые год-полтора после захвата власти впечатляет.
Еще до возвращения двора в Москву, 2 октября 1689 года был подписан инициированный патриархом Иоакимом указ о высылке из России иезуитов. Борьба с латинским влиянием (сильным при Софье и В.В. Голицыне), незаметно перераставшая в преследование инакомыслящих, продолжалась и при новом патриархе Адриане, который добился казни известного просветителя, ученика Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева (11 февраля 1691 года).
Светские власти не отставали от духовных. 8 января 1690 года состоялась казнь стольника А.И. Безобразова и его сообщников, 10 января того же года был оглашен приговор по делу князя Андрея Ивановича Голицына.
Это дело следует рассмотреть более подробно. По извету Григория Бранигина «человека» боярыни Акулины Афанасьевны Хитрово (в девичестве Собакиной), тещи князя А.И. Голицына, за «многия неистовыя слова», сказанные про младшего царя, к суду были привлечены сам боярин А.И. Голицын, А.А. Хитрово, ее братья стольники Степан и Алексей Афанасьевичи Собакины, и разрядный дьяк Е.Л. Полянский.
По результатам следствия (которое вел Стрелецкий приказ) характер «непристойных слов», что говорила боярыня Хитрово про юного Петра I, выяснить не удалось. Судьи зацепились за разговор, подслушанный Г. Бранигиным в доме Алексея Собакина. Согласно его извету, «боярыня…, будучи в гостях у Алексея Собакина, сидя в полатке говорила с ним в тайне, что де она ж говорила дьяку Еремею Полянскому про зсылку княз Василья Голицына: «Какая де ссылка, та де ссылка будет не так». И Еремей Полянский пожался [то есть отнекивался, отговаривался]»50.
На поверку оказалось, что дальше разговоров о судьбе опального временщика дело не шло. Однако, судя по приговору, новая власть увидела в этой болтовне нечто большее. Приведенный 10 января 1690 г. на Красное крыльцо, князь А.И. Голицын выслушал приговор, в котором говорилось: «И за те неистовыя слова достоин ты был разоренью и ссылки. И великие государи на милость положили – указали у тебя за то отнять боярство и указали тебя написать в дети боярские по последнему городу и жить тебе в деревне до указу великих государей!» Боярыня Акулина Афанасьевна Хитрово за ту же вину оказалась «достойна… смертной казни и великому разоренью, также и наказанью». В память о заслугах ее покойного мужа, боярина Ивана Богдановича Хитрово, вдову помиловали – велели «вместо смерти живот дать и сослать… на вечное житье в монастырь на Белоозеро». Братья боярыни, стольники Степан и Алексей Афанасьевы Собакины, лишились чинов и были сосланы в свои деревни.51
Еще до возвращения двора в Москву, 2 октября 1689 года был подписан инициированный патриархом Иоакимом указ о высылке из России иезуитов. Борьба с латинским влиянием (сильным при Софье и В.В. Голицыне), незаметно перераставшая в преследование инакомыслящих, продолжалась и при новом патриархе Адриане, который добился казни известного просветителя, ученика Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева (11 февраля 1691 года).
Светские власти не отставали от духовных. 8 января 1690 года состоялась казнь стольника А.И. Безобразова и его сообщников, 10 января того же года был оглашен приговор по делу князя Андрея Ивановича Голицына.
Это дело следует рассмотреть более подробно. По извету Григория Бранигина «человека» боярыни Акулины Афанасьевны Хитрово (в девичестве Собакиной), тещи князя А.И. Голицына, за «многия неистовыя слова», сказанные про младшего царя, к суду были привлечены сам боярин А.И. Голицын, А.А. Хитрово, ее братья стольники Степан и Алексей Афанасьевичи Собакины, и разрядный дьяк Е.Л. Полянский.
По результатам следствия (которое вел Стрелецкий приказ) характер «непристойных слов», что говорила боярыня Хитрово про юного Петра I, выяснить не удалось. Судьи зацепились за разговор, подслушанный Г. Бранигиным в доме Алексея Собакина. Согласно его извету, «боярыня…, будучи в гостях у Алексея Собакина, сидя в полатке говорила с ним в тайне, что де она ж говорила дьяку Еремею Полянскому про зсылку княз Василья Голицына: «Какая де ссылка, та де ссылка будет не так». И Еремей Полянский пожался [то есть отнекивался, отговаривался]»50.
На поверку оказалось, что дальше разговоров о судьбе опального временщика дело не шло. Однако, судя по приговору, новая власть увидела в этой болтовне нечто большее. Приведенный 10 января 1690 г. на Красное крыльцо, князь А.И. Голицын выслушал приговор, в котором говорилось: «И за те неистовыя слова достоин ты был разоренью и ссылки. И великие государи на милость положили – указали у тебя за то отнять боярство и указали тебя написать в дети боярские по последнему городу и жить тебе в деревне до указу великих государей!» Боярыня Акулина Афанасьевна Хитрово за ту же вину оказалась «достойна… смертной казни и великому разоренью, также и наказанью». В память о заслугах ее покойного мужа, боярина Ивана Богдановича Хитрово, вдову помиловали – велели «вместо смерти живот дать и сослать… на вечное житье в монастырь на Белоозеро». Братья боярыни, стольники Степан и Алексей Афанасьевы Собакины, лишились чинов и были сосланы в свои деревни.51
Попытки пресечь любые проявления нелояльности вызывали у боярской оппозиции вполне прогнозируемую реакцию. Недовольство в аристократической среде вызывали не только личные качества нового ярко выраженного фаворита (Л.К. Нарышкина), но и его незнатное происхождение. Несмотря на то, что дядя царя Л.К. Нарышкин буквально купался в лести окружающих царедворцев, на самом деле положение триумфатора не спасало его от нападок старой боярской фронды. Сценарий 1682 года был слишком хорошо известен участникам игры, чтобы не напомнить о нем «разжиревшему parvenu»53.
Уже весной 1690 года Лев Кириллович нашел у себя в спальне подметные письма, угрожавшие ему такой же судьбой, какая постигла его отца восемь лет назад54.
Волна репрессий 1689-1691 гг., которыми новое правительство хотело заставить замолчать своих противников, нисколько не облегчала положения фаворита. Наоборот, в нем видели причину подобной политики, и, соответственно, на него выплескивалось чаще всего недовольство обиженных. Не смея в открытую бесчестить всесильного фаворита, фрондеры чаще всего прибегали к мерам пассивного сопротивления: отказа от назначения, от определенного места за столом и тому подобным «хитростям», которые, впрочем, легко читались правительством и в корне пресекались.
Весной 1691 года «заместничался» боярин князь Григорий Афанасьевич Козловский. Узнав, что за праздничным столом у патриарха Адриана ему велено быть в товарищах с Л.К. Нарышкиным, он сказался больным, припрятал карету и лошадей, и даже встретил пришедшего вызывать его разрядного дьяка Ивана Уланова в черном платье. Его повезли на простой телеге к Красному крыльцу и стали уговаривать, чтоб он шел вверх, однако безрезультатно. Тогда к нему спустился думный дьяк В.Г. Семенов, просивший князя снять столь вызывающий наряд и подняться к патриаршему столу. Г.А. Козловский упорствовал. Тогда его на ковре перенесли в патриаршую Крестовую палату, где находились гости. Григорий Афанасьевич решил идти до конца, но подьячие насильно усадили его за стол и держали во время трапезы под руки, чтобы он не соскользнул на пол. За такое поведение указом 15 апреля 1691 года у князя Козловского была отнята честь – боярство, и он записан в городовые дворяне по г. Серпейску, «чтоб на то смотря и иным впредь так делать было не повадно»55. Имперский посол Иоганн Курц, прибывший в Москву как раз в начале этого года, так прокомментировал этот указ: «Этим Петр хочет лишь продемонстрировать свою власть тем боярам, которые являются ее противниками, и по этой причине, как кажется, судя по всему и по внешним признакам, в любой час может вспыхнуть открытое неповиновение»56.
Уже весной 1690 года Лев Кириллович нашел у себя в спальне подметные письма, угрожавшие ему такой же судьбой, какая постигла его отца восемь лет назад54.
Волна репрессий 1689-1691 гг., которыми новое правительство хотело заставить замолчать своих противников, нисколько не облегчала положения фаворита. Наоборот, в нем видели причину подобной политики, и, соответственно, на него выплескивалось чаще всего недовольство обиженных. Не смея в открытую бесчестить всесильного фаворита, фрондеры чаще всего прибегали к мерам пассивного сопротивления: отказа от назначения, от определенного места за столом и тому подобным «хитростям», которые, впрочем, легко читались правительством и в корне пресекались.
Весной 1691 года «заместничался» боярин князь Григорий Афанасьевич Козловский. Узнав, что за праздничным столом у патриарха Адриана ему велено быть в товарищах с Л.К. Нарышкиным, он сказался больным, припрятал карету и лошадей, и даже встретил пришедшего вызывать его разрядного дьяка Ивана Уланова в черном платье. Его повезли на простой телеге к Красному крыльцу и стали уговаривать, чтоб он шел вверх, однако безрезультатно. Тогда к нему спустился думный дьяк В.Г. Семенов, просивший князя снять столь вызывающий наряд и подняться к патриаршему столу. Г.А. Козловский упорствовал. Тогда его на ковре перенесли в патриаршую Крестовую палату, где находились гости. Григорий Афанасьевич решил идти до конца, но подьячие насильно усадили его за стол и держали во время трапезы под руки, чтобы он не соскользнул на пол. За такое поведение указом 15 апреля 1691 года у князя Козловского была отнята честь – боярство, и он записан в городовые дворяне по г. Серпейску, «чтоб на то смотря и иным впредь так делать было не повадно»55. Имперский посол Иоганн Курц, прибывший в Москву как раз в начале этого года, так прокомментировал этот указ: «Этим Петр хочет лишь продемонстрировать свою власть тем боярам, которые являются ее противниками, и по этой причине, как кажется, судя по всему и по внешним признакам, в любой час может вспыхнуть открытое неповиновение»56.
Отказ участвовать в официальных церемониях носил ярко выраженный политический характер, когда затрагивал не одного «нетчика», а целую группу. Подобного рода демонстрация имела место 14 февраля 1692 года, когда бояре князь М.Я. Черкасский, И.И. Хованский, окольничий В.Ф. Жировой-Засекин57 отказались присутствовать «у действа» в Успенском соборе.
Посланным из Разряда подьячим люди Михаила Яковлевича Черкасского заявили, что их хозяин болен, люди Ивана Ивановича Хованского – что тот уехал в Николо-Угрешский монастырь, а В.Ф. Жировой-Засекин сказал, что принял лекарство и ехать в Кремль не сможет.
Самым вызывающим образом повел себя боярин И.И. Хованский, который «в соборную церковь пришел после действа, во время службы божественные литоргии. И, по указу Великих Государей, посылан к нему боярину в соборную церковь разрядной подьячей, чтоб он сказал: для чего он у действа не был и где до того действа был. И он боярин тому подьячему отповеди никакой не сказал и ничего не говорил. И после того в другой посылан к нему боярину разрядной же подьячей, чтоб он шел в верх, и он в верх не пошел, и отповеди никакой не сказал же и ничего не говорил же».58 Подобное поведение вряд ли свидетельствует о симпатиях к новому правительству, вернувшему Ивану Ивановичу боярскую честь, отнятую еще царевной Софьей в 1682 году59.
Как видно, недовольных хватало, но серьезное беспокойство у «нарышкинской» партии вызывал только один человек – князь Василий Васильевич Голицын. Недаром в подобной атмосфере любые разговоры, в которых упоминалось его имя, грозили бывшему фавориту царевны Софьи новыми бедами.
Так, 7 января 1691 года на московский двор князя Б.А. Голицына явился некий старец Иосиф (растрига Ивашка) со словесным наказом от В.В. Голицына: «побереги де ты брата своего князь Василия Голицына с год места - а он де понадобитца, а Великому Государю, Царю и Великому Князю Петру Алексеевичу всеа Великие и Малыя и Белыя России самодержцу жить только год». Борис Алексеевич, недолго думая (в пятом часу ночи), отвел старца в приказ Розыскных дел, который и начал раскручивать новое дело. 23 февраля в Яренск прибыла специальная комиссия, которая после допросов и очных ставок ссыльных князей Голицыных, священнослужителей, караульных, земских старост, населения и самого старца, выяснила, что последний в городе никогда не бывал, а сделал ложный донос на Василия Голицына. И, тем не менее, несмотря на результаты расследования, правительство решило отправить Голицыных еще дальше в Пустозерский острог. 7 марта 1691 года состоялся очередной приговор по делу Голицыных: «Послать их из Еренска в Пустозерский острог на вечное житье за то, что они в своих винах не повинились…».60
Посланным из Разряда подьячим люди Михаила Яковлевича Черкасского заявили, что их хозяин болен, люди Ивана Ивановича Хованского – что тот уехал в Николо-Угрешский монастырь, а В.Ф. Жировой-Засекин сказал, что принял лекарство и ехать в Кремль не сможет.
Самым вызывающим образом повел себя боярин И.И. Хованский, который «в соборную церковь пришел после действа, во время службы божественные литоргии. И, по указу Великих Государей, посылан к нему боярину в соборную церковь разрядной подьячей, чтоб он сказал: для чего он у действа не был и где до того действа был. И он боярин тому подьячему отповеди никакой не сказал и ничего не говорил. И после того в другой посылан к нему боярину разрядной же подьячей, чтоб он шел в верх, и он в верх не пошел, и отповеди никакой не сказал же и ничего не говорил же».58 Подобное поведение вряд ли свидетельствует о симпатиях к новому правительству, вернувшему Ивану Ивановичу боярскую честь, отнятую еще царевной Софьей в 1682 году59.
Как видно, недовольных хватало, но серьезное беспокойство у «нарышкинской» партии вызывал только один человек – князь Василий Васильевич Голицын. Недаром в подобной атмосфере любые разговоры, в которых упоминалось его имя, грозили бывшему фавориту царевны Софьи новыми бедами.
Так, 7 января 1691 года на московский двор князя Б.А. Голицына явился некий старец Иосиф (растрига Ивашка) со словесным наказом от В.В. Голицына: «побереги де ты брата своего князь Василия Голицына с год места - а он де понадобитца, а Великому Государю, Царю и Великому Князю Петру Алексеевичу всеа Великие и Малыя и Белыя России самодержцу жить только год». Борис Алексеевич, недолго думая (в пятом часу ночи), отвел старца в приказ Розыскных дел, который и начал раскручивать новое дело. 23 февраля в Яренск прибыла специальная комиссия, которая после допросов и очных ставок ссыльных князей Голицыных, священнослужителей, караульных, земских старост, населения и самого старца, выяснила, что последний в городе никогда не бывал, а сделал ложный донос на Василия Голицына. И, тем не менее, несмотря на результаты расследования, правительство решило отправить Голицыных еще дальше в Пустозерский острог. 7 марта 1691 года состоялся очередной приговор по делу Голицыных: «Послать их из Еренска в Пустозерский острог на вечное житье за то, что они в своих винах не повинились…».60
Все это время очень непростым оставалось положение самого Б.А. Голицына. Нарышкинский переворот 1689 года, организатором которого (по единодушному мнению историков) он был, привел к результатам, для самого Бориса Алексеевича непредвиденным и нежеланным. Дело в том, что группировка князей Голицыных в Боярской думе достигла своего максимума (5 человек) в 1685 году, и сохраняла свое представительство вплоть до осени 1687 года, когда умер князь Михаил Андреевич. Его место осталось вакантным, несмотря на то, что на него вполне могли претендовать (теоретически) три представителя рода: Иван Иванович Младший, Борис Алексеевич и Дмитрий Михайлович. Однако первый и последний из перечисленных были плохо известны при дворе и не имели никаких высоких заслуг, что же касается Бориса Алексеевича, то, принадлежа к партии Петра, он вряд ли мог надеяться получить боярство при Софье.
Приход к власти Нарышкиных сказался на положении Голицыных в Думе крайне негативно – за пять месяцев (сентябрь 1689 – январь 1690 г.) этот род лишился трех мест в Боярской думе (Василий Васильевич, Алексей Васильевич и Андрей Иванович). В результате группировка Голицыных была сильно ослаблена; пожалование 28 февраля 1690 года боярской чести Борису Алексеевичу на таком фоне не могло иметь большого влияния, поскольку он остался в Думе практически вдвоем с отцом – Алексеем Андреевичем.
Заступничество за двоюродного брата в сентябре 1689 года дорого обошлось Борису Алексеевичу, поставив его на грань политической катастрофы. И внешние признаки царской немилости (такие как демонстративное отсутствие новых пожалований за Троицкий поход, отъезд в деревню, неучастие в царских выездах в декабре 1689 г. в село Преображенское и в апреле 1690 г. в Коломенское), постигшей князя Б.А. Голицына в связи с «утратой доверия» августейшей родительницы (Н.К. Нарышкиной) и ее братьев, в данном случае были весьма показательны. Двор принял это к сведению…
Приход к власти Нарышкиных сказался на положении Голицыных в Думе крайне негативно – за пять месяцев (сентябрь 1689 – январь 1690 г.) этот род лишился трех мест в Боярской думе (Василий Васильевич, Алексей Васильевич и Андрей Иванович). В результате группировка Голицыных была сильно ослаблена; пожалование 28 февраля 1690 года боярской чести Борису Алексеевичу на таком фоне не могло иметь большого влияния, поскольку он остался в Думе практически вдвоем с отцом – Алексеем Андреевичем.
Заступничество за двоюродного брата в сентябре 1689 года дорого обошлось Борису Алексеевичу, поставив его на грань политической катастрофы. И внешние признаки царской немилости (такие как демонстративное отсутствие новых пожалований за Троицкий поход, отъезд в деревню, неучастие в царских выездах в декабре 1689 г. в село Преображенское и в апреле 1690 г. в Коломенское), постигшей князя Б.А. Голицына в связи с «утратой доверия» августейшей родительницы (Н.К. Нарышкиной) и ее братьев, в данном случае были весьма показательны. Двор принял это к сведению…
С.М. Соловьев самый ранний комментатор рассматриваемого нами конфликта – совершенно верно отметил взаимосвязь дела о бесчестье Голицыных с падением влияния Бориса Алексеевича при дворе: «Ссора с Нарышкиными повела к тому, что когда опасность миновала, когда, следовательно, прошла нужда в человеке, способном управлять во время опасности, то князь Борис по возвращении двора в Москву потерял то значение, какое он имел у Троицы, и главным лицом в управлении явился брат царицы боярин Лев Кириллович со своими родственниками. <…> Князь Борис, потерявши прежнее значение, стал подвергаться большим оскорблениям в самом дворце...».61
Слишком много было вокруг «жаждущих крови», чтобы оставить в покое человека, который (пользуясь своим влиянием на молодого государя) мог рано или поздно добиться возвращения своего опального кузена. Пока Борис Голицын был в силе, такая возможность не могла быть исключена.
Поэтому Б.А. Голицыну приходилось постоянно опасаться провокации со стороны бывших «товарищей по партии». Чтобы не дать повода усомниться в своей лояльности Петру, он вынужден был жертвовать (хотя бы временно) интересами рода и не афишировать свои связи с низвергнутым временщиком.
Слишком много было вокруг «жаждущих крови», чтобы оставить в покое человека, который (пользуясь своим влиянием на молодого государя) мог рано или поздно добиться возвращения своего опального кузена. Пока Борис Голицын был в силе, такая возможность не могла быть исключена.
Поэтому Б.А. Голицыну приходилось постоянно опасаться провокации со стороны бывших «товарищей по партии». Чтобы не дать повода усомниться в своей лояльности Петру, он вынужден был жертвовать (хотя бы временно) интересами рода и не афишировать свои связи с низвергнутым временщиком.
Так, 10 января 1690 года, в день вынесения приговора по делу князя А.И. Голицына, Борис Алексеевич вместе с П. Гордоном и А.А. Матвеевым обедал в шведском представительстве, днем ранее (в той же компании) он предавался чревоугодию у датского комиссара Г. Бутенанта – то есть старался быть на виду, в то же время делая вид, что поглощен лишь сугубо гастрономическими вопросами. Вероятно, подобное поведение не осталось незамеченным: 20 января 1690 года впервые после сентябрьских событий – появляется упоминание о придворной службе князя Б.А. Голицына (он приказал выдать 5 рублей жалования аптекарю Петру Пилу за Троицкий поход)63.
А когда через год, 7 января 1691 года, на двор к Борису Алексеевичу явился расстрига Ивашка, почему он тотчас же побежал к царям (в пятом часу ночи)? Некоторые историки утверждают, что таким образом он «сдал» своего двоюродного брата, отягчив (объективно) его участь. Однако можно предположить, что у него еще свежи были в памяти события августа 1689 года, когда в подобной же ситуации он попридержал у себя до утра показания Ф.Л. Шакловитого (чтобы вычистить все упоминания о двоюродном брате), и как потом ему пришлось долго оправдываться перед Петром. Можно предположить, что сам Б.А. Голицын считал, что в «деле» расстриги Ивашки копают не столько под В.В. Голицына, сколько под него самого, проверяют его лояльность Петру, его реакцию и т. д. Эта гипотеза подтверждается тем, что буквально через несколько дней (11 января 1691 года) – князь Борис удостоился чести принимать у себя самого Петра с гостями (вот она – милость, награда за примерное поведение).
Однако родство с В.В. Голицыным было тем неустранимым фактором, который делал положение Бориса Алексеевича при дворе Петра I весьма уязвимым для нападок недругов. В связи с этим, необходимо особенно внимательно присмотреться к словам, вырвавшимся (вольно или невольно) у Якова Федоровича Долгорукова в злополучный день ссоры 28 января 1692 года: «не дорожи делом, ныне не старая пора, с мечами стоять не велите» (другой вариант приведен в сказке Ф.М. Апраксина: «Не старая вам пора с мечами нас ставить; пора вам в себе и осмотретца»).
Слова эти были замечены и выделены уже С.М. Соловьевым, но не объяснены ни тогда, ни впоследствии.
Во всех обвинениях и нападках Долгоруковых на Б.А. Голицына эта реплика примечательна тем, что в ней осуществлен переход от единственного числа (применяемого во всей предыдущей речи) ко множественному: «с мечами стоять не велите!». Переход ко множественному числу подразумевает, что в этом пункте речи адресат ассоциируется с какой-либо группировкой (или кланом, родом), существующей в момент произнесения речи или (что более вероятно – «ныне не старая пора») существовавшей в какой-то момент прошлого. Упоминание темы оружия («с мечами стоять не велите!») позволяет предположить, что Я.Ф. Долгоруков напоминает адресату о каком-то моменте прошлого, когда его род был вынужден взяться за оружие, или, точнее говоря, принять участие в военном походе или охране государя. Таких случаев в ближайшем предшествующем конфликту периоде было два:
А) 1689 год, когда Долгоруковы всем родом поддержали Петра, отправившись в Троице-Сергиев монастырь. Однако вряд ли у Я.Ф. Долгорукова были поводы раскаиваться в этом решении и проявлять недовольство при воспоминании о нем.
Б) 1687 год, когда произошел известный конфликт между В.В. Голицыным и Б.Ф. Долгоруковым по поводу назначения должностей в 1-м Крымском походе, и заместничавший Долгоруков попытался отказаться от назначения. Эта версия кажется наиболее близкой к тексту филиппики. Однако она таит в себе (при условии принятия именно этой гипотезы) мину замедленного, но разрушительного для адресата (Б.А. Голицына) действия.
Однако родство с В.В. Голицыным было тем неустранимым фактором, который делал положение Бориса Алексеевича при дворе Петра I весьма уязвимым для нападок недругов. В связи с этим, необходимо особенно внимательно присмотреться к словам, вырвавшимся (вольно или невольно) у Якова Федоровича Долгорукова в злополучный день ссоры 28 января 1692 года: «не дорожи делом, ныне не старая пора, с мечами стоять не велите» (другой вариант приведен в сказке Ф.М. Апраксина: «Не старая вам пора с мечами нас ставить; пора вам в себе и осмотретца»).
Слова эти были замечены и выделены уже С.М. Соловьевым, но не объяснены ни тогда, ни впоследствии.
Во всех обвинениях и нападках Долгоруковых на Б.А. Голицына эта реплика примечательна тем, что в ней осуществлен переход от единственного числа (применяемого во всей предыдущей речи) ко множественному: «с мечами стоять не велите!». Переход ко множественному числу подразумевает, что в этом пункте речи адресат ассоциируется с какой-либо группировкой (или кланом, родом), существующей в момент произнесения речи или (что более вероятно – «ныне не старая пора») существовавшей в какой-то момент прошлого. Упоминание темы оружия («с мечами стоять не велите!») позволяет предположить, что Я.Ф. Долгоруков напоминает адресату о каком-то моменте прошлого, когда его род был вынужден взяться за оружие, или, точнее говоря, принять участие в военном походе или охране государя. Таких случаев в ближайшем предшествующем конфликту периоде было два:
А) 1689 год, когда Долгоруковы всем родом поддержали Петра, отправившись в Троице-Сергиев монастырь. Однако вряд ли у Я.Ф. Долгорукова были поводы раскаиваться в этом решении и проявлять недовольство при воспоминании о нем.
Б) 1687 год, когда произошел известный конфликт между В.В. Голицыным и Б.Ф. Долгоруковым по поводу назначения должностей в 1-м Крымском походе, и заместничавший Долгоруков попытался отказаться от назначения. Эта версия кажется наиболее близкой к тексту филиппики. Однако она таит в себе (при условии принятия именно этой гипотезы) мину замедленного, но разрушительного для адресата (Б.А. Голицына) действия.
Ведь, по существу, в этой фразе Я.Ф. Долгоруков сознательно объединил в одну группировку князей В.В. и Б.А. Голицына, что для последнего могло иметь самые печальные последствия. Таким образом Долгоруков мог косвенным путем намекать не только на связи царского «дядьки» с опальным канцлером, но и задним числом «пристегнуть» первого к политическому курсу, проводимому вторым, и тем самым скомпрометировать князя Б.А. Голицына в глазах Петра. Но, с другой стороны, в этой фразе могло быть и зерно исторической правды, воспоминания о которой (по причинам политической конъюнктуры) не могли доставить Борису Алексеевичу никаких приятных минут, ибо давали повод усомниться в его безоговорочной верности петровской партии.
С подобной точкой зрения хорошо согласуется и приведенная И.А. Желябужским брань Долгоруковых (не подтвержденная судебным делом) в адрес Б.А. Голицына, как «изменничьего правнука». Напоминание о грехах князя Андрея Ивановича Голицына (в иноках Дионисия)65 могло означать попытку сведения счетов со своим современником путем апелляции к его «генетической» порочности. Здесь основной упор сделан не на то, что Б.А. Голицын правнук изменника, а на то, что если изменил прадед, то обязательно изменит и правнук!
Намеки на тесные политические (а отнюдь не только родственные) связи Бориса Алексеевича с опальным князем В.В. Голицыным показывают уникальную устойчивость данного аргумента придворной борьбы на протяжении двух лет, прошедших со времени «нарышкинского» переворота.
Напомним, что еще в сентябре 1689 года именно этим аргументом пользовались Нарышкины, чтобы устранить с политической сцены ставшего ненужным им князя Б.А. Голицына. По рассказу французского агента Ф. де Ла Невилля дед Петра (К.П. Нарышкин) нашептывал юному царю, что Б.А. Голицын «…принимал участие во всех предприятиях великого Голицына»66. Ему вторит (и, вероятно, совершенно независимо) П. Гордон, записавший в свой «Дневник» 9 сентября 1689 года следующие мысли врагов Бориса Алексеевича при дворе: «он по меньшей мере не может не знать обо всем, что замышлялось противной партией»67.
Перед нами аргумент политический, и его использование в споре придает известному конфликту между князьями Долгоруковыми и Б.А. Голицыным совершенно иную (не бытовую) окраску, делая его еще одним звеном в развернувшейся после переворота 1689 года борьбе за власть в верхах Русского государства.
Напомним, что еще в сентябре 1689 года именно этим аргументом пользовались Нарышкины, чтобы устранить с политической сцены ставшего ненужным им князя Б.А. Голицына. По рассказу французского агента Ф. де Ла Невилля дед Петра (К.П. Нарышкин) нашептывал юному царю, что Б.А. Голицын «…принимал участие во всех предприятиях великого Голицына»66. Ему вторит (и, вероятно, совершенно независимо) П. Гордон, записавший в свой «Дневник» 9 сентября 1689 года следующие мысли врагов Бориса Алексеевича при дворе: «он по меньшей мере не может не знать обо всем, что замышлялось противной партией»67.
Перед нами аргумент политический, и его использование в споре придает известному конфликту между князьями Долгоруковыми и Б.А. Голицыным совершенно иную (не бытовую) окраску, делая его еще одним звеном в развернувшейся после переворота 1689 года борьбе за власть в верхах Русского государства.
Ссора с князьями Яковом, Григорием (да еще и Борисом) Федоровичами Долгоруковыми подводит черту под двухгодичным периодом (1690-1692) в жизни Б.А. Голицына. Этот период его жизни важен, прежде всего, как трудная пора становления, вернее восстановления влияния Бориса Алексеевича, его места, в политической системе того времени.
Ведь история, начавшаяся 27 января 1692 года за праздничным столом, совершенно неслучайно вылилась в громкое судебное дело. И действующие лица исполненной драмы тоже (вполне возможно) не были людьми случайными…
Анализ событий начала 1692 года показывает (впервые за весь период времени «нарышкинского» правления) неуклонный рост влияния князя Б.А. Голицына на решение государственных дел. Так, 5 января 1692 года, накануне праздника Богоявления Господня был возвращен ко двору из ссылки А.И. Голицын: «Того же числа Великие Государи пожаловали князя Андрея Ивановича Голицына в бояре по прежнему»68. Это была, пожалуй, первая «амнистия» после волны репрессий 1690-1691 годов, причем к активной политической жизни вернулся человек, никогда не придерживавшийся про-петровских взглядов, вся служебная карьера которого была крепко связана с царевной Софьей Алексеевной и царем Иоанном Алексеевичем. Трудно не увидеть здесь «руку» князя Б.А. Голицына, ведь кто, кроме него (с отцом) мог ходатайствовать перед Петром о возвращении боярской чести опальному царедворцу69.
Ведь история, начавшаяся 27 января 1692 года за праздничным столом, совершенно неслучайно вылилась в громкое судебное дело. И действующие лица исполненной драмы тоже (вполне возможно) не были людьми случайными…
Анализ событий начала 1692 года показывает (впервые за весь период времени «нарышкинского» правления) неуклонный рост влияния князя Б.А. Голицына на решение государственных дел. Так, 5 января 1692 года, накануне праздника Богоявления Господня был возвращен ко двору из ссылки А.И. Голицын: «Того же числа Великие Государи пожаловали князя Андрея Ивановича Голицына в бояре по прежнему»68. Это была, пожалуй, первая «амнистия» после волны репрессий 1690-1691 годов, причем к активной политической жизни вернулся человек, никогда не придерживавшийся про-петровских взглядов, вся служебная карьера которого была крепко связана с царевной Софьей Алексеевной и царем Иоанном Алексеевичем. Трудно не увидеть здесь «руку» князя Б.А. Голицына, ведь кто, кроме него (с отцом) мог ходатайствовать перед Петром о возвращении боярской чести опальному царедворцу69.
А через три недели стольник Д.Ф. Мертвой (бывший, безусловно, своим человеком в доме А.И. Голицына70) получил удар ножом (вилкой) в живот за то, что участвовал в сомнительных забавах князя Бориса Алексеевича. Может, имя Дмитрия Мертвого появилось в деле неслучайно? Может быть, возвращение ко двору князя А.И. Голицына показало недругам Бориса Алексеевича, что их страхи небеспочвенны, и это только начало…?
И действительно, ситуация как будто начала разворачиваться в другую сторону. Царский указ от 1 апреля 1692 года отменил все приготовления к отправке князей В.В. и А.В. Голицыных в Пустозерский острог. В указе было сказано: «Не велели их в Пустозерский острог посылать, а велели им до Своего Великих Государей указу быть в Кевроле», и выдавать им по-прежнему кормовые деньги по четыре гривны. Вероятно, и это решение (как отмечает Н.П. Воскобойникова) было принято не без усилий со стороны Бориса Алексеевича.
И хотя в итоге бывший «оберегатель» с семьей остался отбывать ссылку на Пинежском волоке, опасения его «реабилитации» продолжали будоражить придворное сообщество. Для князей Долгоруковых, упорно сопротивлявшихся политике В.В. Голицына во времена регентства царевны Софьи Алексеевны и никак не желавших возвращения «теней минувшего» к активной политической жизни, деятельность князя Б.А. Голицына казалась неприемлемой.
И действительно, ситуация как будто начала разворачиваться в другую сторону. Царский указ от 1 апреля 1692 года отменил все приготовления к отправке князей В.В. и А.В. Голицыных в Пустозерский острог. В указе было сказано: «Не велели их в Пустозерский острог посылать, а велели им до Своего Великих Государей указу быть в Кевроле», и выдавать им по-прежнему кормовые деньги по четыре гривны. Вероятно, и это решение (как отмечает Н.П. Воскобойникова) было принято не без усилий со стороны Бориса Алексеевича.
И хотя в итоге бывший «оберегатель» с семьей остался отбывать ссылку на Пинежском волоке, опасения его «реабилитации» продолжали будоражить придворное сообщество. Для князей Долгоруковых, упорно сопротивлявшихся политике В.В. Голицына во времена регентства царевны Софьи Алексеевны и никак не желавших возвращения «теней минувшего» к активной политической жизни, деятельность князя Б.А. Голицына казалась неприемлемой.
Нельзя утверждать, что клан Долгоруковых не был награжден после «нарышкинского» переворота. Князь Яков Федорович был назначен судьей в Московский судный приказ (14 октября 1689 года), которым руководил вплоть до 1697 года. Однако это назначение не удовлетворило ни личных амбиций 50-летнего72 стольника Я.Ф. Долгорукова (исключительно долго засидевшегося в этом придворном чине), ни претензий всего рода. Род продолжал жить воспоминаниями о могуществе князя Юрия Алексеевича (ок. 1606 1682) и ориентировался на повторение подобного успеха, ревниво следя за успехами князей Голицыных: Василия Васильевича при Софье, Бориса Алексеевича при Петре.
Любимец монарха, фаворит, временщик всегда является своеобразным «громоотводом», вызывая к своей персоне повышенное внимание окружающих и ненависть соперников. Поэтому в развернувшемся конфликте интересов нет оснований считать братьев Долгоруковых лишь орудием (вольным или невольным) в руках Л.К. Нарышкина. Ведь точно также было бы неправильным считать, что врагами князя Б.А. Голицына при дворе были только Нарышкины.
Однако, как мы уже показали, в январе 1692 года Борис Алексеевич уже крепко стоял на ногах, сумев в непростой для себя ситуации сохранить расположение Петра I. Быть может, поэтому такой резкой была его реакция на брань Долгоруковых. Он уже почувствовал силу при дворе и примерным наказанием виновных хотел окончательно положить конец подобным выходкам недоброхотов. Дело получило широкую огласку, а его исход показал возросшее влияние князя Голицына и опасность задевать его. Время проверок и недоверия заканчивалось.
Любимец монарха, фаворит, временщик всегда является своеобразным «громоотводом», вызывая к своей персоне повышенное внимание окружающих и ненависть соперников. Поэтому в развернувшемся конфликте интересов нет оснований считать братьев Долгоруковых лишь орудием (вольным или невольным) в руках Л.К. Нарышкина. Ведь точно также было бы неправильным считать, что врагами князя Б.А. Голицына при дворе были только Нарышкины.
Однако, как мы уже показали, в январе 1692 года Борис Алексеевич уже крепко стоял на ногах, сумев в непростой для себя ситуации сохранить расположение Петра I. Быть может, поэтому такой резкой была его реакция на брань Долгоруковых. Он уже почувствовал силу при дворе и примерным наказанием виновных хотел окончательно положить конец подобным выходкам недоброхотов. Дело получило широкую огласку, а его исход показал возросшее влияние князя Голицына и опасность задевать его. Время проверок и недоверия заканчивалось.
Исход конфликта - спущенное «на тормозах» судебное решение, а затем и отказ Б.А. Голицына от взыскания бесчестья – явился показателем стабилизации политической ситуации в верхних эшелонах власти, временного отказа элиты от жесткой конфронтации на условиях сохранения достигнутого статус-кво. Выработанный компромисс заложил основы функционирования так называемого «триумвирата» (Л.К. Нарышкин – Б.А. Голицын – Т.Н. Стрешнев) и законсервировал сложившуюся политическую систему (в которой враждующие группировки не могли добиться решающего перевеса) по крайней мере до кончины царицы-матери Натальи Кирилловны Нарышкиной (25 января 1694 г.), вызвавшей очередной виток обострения придворной борьбы в попытках передела власти.
1
Желябужский И.А. Записки // Россия при царевне Софье и Петре I. Записки русских людей. / Сост. и авт. коммент. А.П.Богданов. М.: Современник, 1990. С.214. Многих историков смущает тот факт, что Иван Афанасьевич поместил указанный эпизод под 7199 годом (1 сентября 1690 – 31 августа 1691), а не 7200, как следовало бы. Однако, к сожалению, подобные неточности характерны для автора «Записок». Под тем же самым годом он поместил и такие события, как казнь стольника А.И. Безобразова (на самом деле свершенную 8 января 1690 г.), приезд в Москву персидского посла Мохаммеда Хосейн хан-бека (февраль 1692 г.), судебное дело князя А.И. Голицына (приговор от 10 января 1690 г.). Следующим 7200 годом (1691/1692) И.А. Желябужский датировал казнь Сильвестра Медведева (11 февраля 1691 г.). Так что в контексте подобных неточностей ссылка на 1691 год выглядит неубедительной и совершенно необязательной.
2
Гистория о царе Петре Алексеевиче. Сочинение князя Б.И. Куракина (текст печатается по изданию: Записки русских людей. СПб., 1841.) // «Россию поднял на дыбы…». Том 1. История отечества в романах, повестях, документах. М.: Молодая Гвардия, 1987. С.376.
3
В принципе, поскольку количество думных дьяков было ограничено, можно указать (хотя бы приблизительно) круг лиц, имевших в рассматриваемый период этот думный чин: В.Г. Семенов, П.Ф. Оловянников, Е.И. Украинцев, М.П. Тугаринов, Г.Ф. Деревнин, П.Б. Возницын, П.И. Микифоров (Никифоров), А.И. Иванов, Л.А. Домнин, Н.М. Зотов, М.П. Прокофьев, Д.Л. Полянский. Причем последний в это время находился в опале и безвыездно проживал в своей деревне. Однако может оказаться, что конфликт произошел совсем в другом месте. Про думного дьяка упоминает в своих донесениях лишь шведский фактор Томас Книпер. Однако на его точность нельзя положиться (как мы увидим ниже). Зато само следственное дело сохранило странный на первый взгляд эпизод из сказки окольничего И.А. Матюшкина, передавшего слышанные им слова братьев Долгоруковых. Совершенно непонятная в передаче И.Е. Забелина фраза: «откудыва де ты пьяный князь взял то себе, что призвав к себе в дом своего брата и велел держальнику своему бить», неожиданно приобретает смысл в пересказе П.С. Шереметева: «…призвал к себе в дом свой брата…». Следовательно, вполне может оказаться, что конфликт разгорелся в палатах самого князя Б.А. Голицына.
4
Слово «держальник» синонимично термину «хлебояжец» и обозначает человека, которого держали (и, соответственно, кормили) в доме. Собственно, речь идет о свите, которой окружал себя знатный человек, и которая достигала порой нескольких десятков человек.
Но кто такой Дмитрий Мертвый (Мертвой, Мертваго)? В описываемое время нам известен только один представитель этой дворянской семьи, носивший такое имя – Дмитрий Федорович Мертвой, пожалованный 8 июня 1672 г. в стряпчие. Семья Мертвых (в особенности братья Дмитрий и Борис) пользовалась покровительством бояр Хитрово. Так, 28 июля 1676 (или 1677) года боярин И.Б. Хитрово объявил указ о пожаловании стряпчего Д.Ф. Мертвого в стольники. 17 августа 1677 г. он же в письме просил князя В.В. Голицына быть милостивым к Дмитрию и Борису Федоровым детям Мертвого. В дальнейшем Дмитрий Мертвой шел проторенной дорогой царедворца: во время стрелецкого восстания в Москве 1682 года документы Разрядного приказа фиксируют его перемещение вместе с двором 30 августа 1682 г. в Коломенское, а в сентябре того же года в Троице-Сергиев монастырь.
История вполне обыкновенная. Возникает только один вопрос: каким образом человек из семьи, находящейся под патронажем клана Хитрово, стал держальником князя Б.А. Голицына? Столь затейливый жизненный маршрут был возможен только с учетом «промежуточной остановки» в лице князя Андрея Ивановича Голицына, женатого на дочери И.Б. Хитрово Василисе Ивановне. Вполне возможно, что после смерти своего покровителя боярина Ивана Богдановича, Дмитрий Мертвой перешел в дом к А.И. Голицыну, а после его опалы в январе 1690 г. «по наследству» к Б.А. Голицыну.
Но кто такой Дмитрий Мертвый (Мертвой, Мертваго)? В описываемое время нам известен только один представитель этой дворянской семьи, носивший такое имя – Дмитрий Федорович Мертвой, пожалованный 8 июня 1672 г. в стряпчие. Семья Мертвых (в особенности братья Дмитрий и Борис) пользовалась покровительством бояр Хитрово. Так, 28 июля 1676 (или 1677) года боярин И.Б. Хитрово объявил указ о пожаловании стряпчего Д.Ф. Мертвого в стольники. 17 августа 1677 г. он же в письме просил князя В.В. Голицына быть милостивым к Дмитрию и Борису Федоровым детям Мертвого. В дальнейшем Дмитрий Мертвой шел проторенной дорогой царедворца: во время стрелецкого восстания в Москве 1682 года документы Разрядного приказа фиксируют его перемещение вместе с двором 30 августа 1682 г. в Коломенское, а в сентябре того же года в Троице-Сергиев монастырь.
История вполне обыкновенная. Возникает только один вопрос: каким образом человек из семьи, находящейся под патронажем клана Хитрово, стал держальником князя Б.А. Голицына? Столь затейливый жизненный маршрут был возможен только с учетом «промежуточной остановки» в лице князя Андрея Ивановича Голицына, женатого на дочери И.Б. Хитрово Василисе Ивановне. Вполне возможно, что после смерти своего покровителя боярина Ивана Богдановича, Дмитрий Мертвой перешел в дом к А.И. Голицыну, а после его опалы в январе 1690 г. «по наследству» к Б.А. Голицыну.
5
Эта предыстория конфликта Б.А. Голицына с князьями Долгоруковыми известна нам лишь из донесений шведского фактора в Москве (с 1701 года – резидента) Томаса Книпера. Основываясь на его письмах в Стокгольм от 16, 19 февраля, 2 и 4 марта (ст. ст.) 1692 г., интересующий нас конфликт разбирает американский историк Пол Бушкович, расхваливая при этом исключительную осведомленность шведа о происшествии (См. Бушкович П. Петр Великий. Борьба за власть (1671-1725). СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. C.179; Bushkovitch P. Aristocratic Faction And The Opposition To Peter The Great // Forschugen zur osteuropaischen Geschichte. Band 50. Berlin, 1995. С.94.). Между тем, у Книпера в описании инцидента заметны грубые ошибки: за волосы дергали отнюдь не князя Якова (как он утверждает), а князя Бориса Долгорукого; потасовка, приведшая к поножовщине, произошла вовсе не на Масленице (в 1692 году масленичная неделя продолжалась с 1 по 7 февраля. См. Богословский М.М. Петр Великий. Материалы для биографии. Т.1. М.: Наука, 2005. С.123.) и отнюдь не в царских палатах (Книпер пишет «дворец», подразумевая Кремль). И вот почему.
Если бы оскорбленный князь Б.Ф. Долгоруков ранил бы (или убил) обидчика в царском дворце, то подпадал бы под действие статьи 5-й главы 3-й Уложения, которая гласит:
«А будет кто в государеве дворе, и не при государе, на кого оружие вымет, а не ранит, и того посадити на три месяцы в тюрму. А будет ранит, и на нем раненому доправити бесчестие и увечье против окладу вдвое, да его же дати на поруки в том, что ему без указу ис того города, где он кого ранит, не съежжати до тех мест, покаместа раненой обможется или умрет. А будет раненой обможется, и тому, кто его ранит, отсечь рука. А будет тот раненой от раны умрет, и того, кто его ранит, казнити смертию» (Тихомиров М.Н., Епифанов П.П. Соборное уложение 1649 года. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1961. С.76-77.).
Причем дело против князя Бориса Долгорукого (с весьма печальными для него последствиями) было бы возбуждено в любом случае (даже если бы Б.А. Голицын или родственники Д.Ф. Мертвого промолчали бы), поскольку в нем говорилось бы об оскорблении чести государева двора. Между тем, в конфликте между Б.А. Голицыным и князьями Долгоруковыми этот эпизод, а также дальнейшая судьба стольника Д.Ф. Мертвого вовсе не затрагиваются, словно мало- или совсем незначительные детали. Все это говорит о том, что дерганье за волосы и хватание за ножи имели место на пиру не в царском дворце (не на государевом дворе), а в чьих-то палатах (в Кремле или в городе, все равно), и именно поэтому инцидент не вызвал дальнейшего расследования. Он мало кого интересовал в силу своей незначительности. Другое дело – последовавшее затем бесчестье, нанесенное князю Б.А. Голицыну в царских палатах!
Если бы оскорбленный князь Б.Ф. Долгоруков ранил бы (или убил) обидчика в царском дворце, то подпадал бы под действие статьи 5-й главы 3-й Уложения, которая гласит:
«А будет кто в государеве дворе, и не при государе, на кого оружие вымет, а не ранит, и того посадити на три месяцы в тюрму. А будет ранит, и на нем раненому доправити бесчестие и увечье против окладу вдвое, да его же дати на поруки в том, что ему без указу ис того города, где он кого ранит, не съежжати до тех мест, покаместа раненой обможется или умрет. А будет раненой обможется, и тому, кто его ранит, отсечь рука. А будет тот раненой от раны умрет, и того, кто его ранит, казнити смертию» (Тихомиров М.Н., Епифанов П.П. Соборное уложение 1649 года. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1961. С.76-77.).
Причем дело против князя Бориса Долгорукого (с весьма печальными для него последствиями) было бы возбуждено в любом случае (даже если бы Б.А. Голицын или родственники Д.Ф. Мертвого промолчали бы), поскольку в нем говорилось бы об оскорблении чести государева двора. Между тем, в конфликте между Б.А. Голицыным и князьями Долгоруковыми этот эпизод, а также дальнейшая судьба стольника Д.Ф. Мертвого вовсе не затрагиваются, словно мало- или совсем незначительные детали. Все это говорит о том, что дерганье за волосы и хватание за ножи имели место на пиру не в царском дворце (не на государевом дворе), а в чьих-то палатах (в Кремле или в городе, все равно), и именно поэтому инцидент не вызвал дальнейшего расследования. Он мало кого интересовал в силу своей незначительности. Другое дело – последовавшее затем бесчестье, нанесенное князю Б.А. Голицыну в царских палатах!
6
Холмогоровы В.И. и Г.И. Исторические материалы о церквах и селах XVI-XVIII ст., Вып.7. Перемышльская и Хотунская десятины. М., 1889. С.27.
7
Следственное дело цитируется в дальнейшем по двум источникам: И.Е.Забелин. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. М.: Языки русской культуры, 2000, Часть 1. С.361-368; Шереметев П.С. Вяземы. Пг., 1916. С.38-42. Эти публикации имеют ряд разночтений. Современный архивный адрес хранения дела РГАДА. Ф.210. Разрядный приказ, столбцы Приказного стола. № 1421, л.65-129.
8
Из контекста допросных речей не совсем ясно, какой эпизод имели в виду князья Долгоруковы, когда произнесли фразу «да и так де полно увернулся за сани; быть было в тебе ножу (вилкам)». Возможны два варианта: либо ножом кидались (хотели кинуть) на пиру сразу после ранения Д. Мертвого – в порядке отмщенья за подстрекательство, либо уже утром 28 января в Кремле, когда говорили про вырезанные кишки. Судя по упоминаниям вилок, дело было вероятнее всего на пиру. Косвенно об этом свидетельствует само построение фразы: «Да они ж говорили: напрасно де и те кноты кладут в Мертвова. Тем де было кнотам ходить в тебя, да и так де полно увернулся за сани, быть де было в тебе ножу. Да они ж говорили: поди де теперь, вон де брат князь Борис дожидается…». Слово «теперь», как нам кажется, разделяет эти два предложения и описываемые в них ситуации большим временным отрезком. Ведь сначала речь идет о том, как пырнули Д.Ф. Мертвого, а затем уже переходит к настоящему времени (после слова «теперь»). Следовательно, вполне возможно, что потасовка, начавшись за столом, перекинулась во двор, где братья Долгоруковы хотели рассчитаться с князем Голицыным за оскорбление брата, но за кем осталось поле битвы, остается неизвестным.
9
В деле совершенно отсутствуют даже намеки на те оскорбления в адрес предков князя Б.А. Голицына, которые по памяти цитирует И.А. Желябужский.
10
В публикации П.С. Шереметева эти реплики принадлежат не окольничему Ивану Афанасьевичу Матюшкину (как у И.Е. Забелина), а стольнику Федору Федоровичу Плещееву. Однако эти тонкости сервировки (про разночтение «ножи» «вилки») не были оценены следствием, которое интересовал сам факт угрозы физической расправы, а не «способы приготовления».
11
Дата подачи князьями Долгоруковыми ответной челобитной царям (15 февраля 1692 г.) проливает свет на источник сведений шведского фактора Томаса Книпера о рассматриваемом инциденте. Дело в том, что свое первое донесение о конфликте он отправил в Стокгольм лишь 16 февраля. До этого Книпер более двух недель не проявлял интереса к происшествию, всколыхнувшему царский двор. Следовательно, можно с большой долей уверенности предполагать, что он был знаком с челобитной Долгоруковых (отсюда становится понятным и восторг П. Бушковича по поводу информированности Книпера, а именно: «сохраненные в Разрядном архиве слова Якова Долгорукого переданы так же как у Книпера» См. Bushkovitch P. Aristocratic Faction And The Opposition To Peter The Great // Forschugen zur osteuropaischen Geschichte. Band 50. Berlin, 1995. С.95.). Совпадение по времени первого донесения Книпера с датой подачи ответной челобитной Долгоруковых еще более показательно, если учесть факт достаточно близкого знакомства шведского фактора с князем Б.А. Голицыным, от которого он мог бы узнать подробности происшедшего гораздо раньше.
Тесные взаимоотношения братьев Долгоруковых со шведскими резидентами в 1680-1690-х годах отдельная тема, требующая детального рассмотрения. Отношения эти прослеживаются с середины 1680-х годов, когда князь Я.Ф. Долгоруков познакомился в Москве с будущим составителем славяно-латинского словаря Юханом-Габриелем Спарвенфельдом, гоф-юнкером шведского посольства Карстена Гюлленшерны.
В дневнике Спарвенфельда в день отъезда из Москвы 26 февраля 1687 г., перечислено, скольких друзей он там оставляет: «Из семьи Долгоруких князь Яков и его братья – князья Борис и Григорий Долгорукие, они были моими близкими друзьями, и что ни день оказывали мне услуги, все камергеры царя Петра Алексеевича». Яков Федорович сделал Спарвенфельду ценный подарок – напечатанное в 1649 г. Уложение, переплетенное в один том с более древними рукописными законами. Впрочем, с князем Яковом Долгоруковым Спарвенфельд расстался только в Риге, поскольку часть пути домой проделал вместе с отправленным во Францию и Испанию русским посольством, во главе которого и стоял его спутник (См. У. Биргегорд. О русских высших чинах в шведском плену. // Полтава. Судьбы пленных и взаимодействие культур. Под ред. Т. Тоштендаль-Салычевой и Л. Юнсен. М.: РГГУ. 2009. С.213.).
Предшественник Т. Книпера, шведский резидент в Москве Христофор фон Кохен (Кох), также отнюдь не безразлично относился к семье Долгоруковых. 6 апреля 1688 года он писал в Ригу ливонскому генерал-губернатору Я.И. Гастферу: «…несколько дней тому назад приходили ко мне три брата князя Якова Долгорукова, что ныне посланником во Франции и Испании, и говорили мне, что брат их на возвратном пути, вероятно, направится через Ригу, Ревель и Нарву. При этом они обратились ко мне с просьбою написать к вашему графскому п-ству и покорнейше просить вас от их и моего имени, чтобы вы, если брат их придет в означенные места, оказали им высокоценимые ими дружбу и одолжение, сделав распоряжение к беспрепятственному продолжению его пути. В этом прошу вас не отказать им, как благовоспитанным и одним из лучших здесь людей и оказавшим дружбу г. Спарвенфельду и другим шведским подданным, здесь проживавшим» (См. Кохен Х. Москва в 1687-1688 гг. Письма Христофора фон Кохена, шведского посланника при русском дворе. Публикация К.А. Висковатова. // Русская старина. 1878, Т.XXIII, №9, С.127-128.).
Шведские симпатии Долгоруковых были настолько хорошо известны, что в самый канун Северной войны, в апреле 1700 года, желая усыпить бдительность и успокоить будущего противника, Петр I планировал назначить главой русского Великого посольства в Стокгольм именно князя Я.Ф. Долгорукова. Т. Книпер, обрадованный этим слухом, настойчиво пытался выяснить у брата князя Якова – Б.Ф. Долгрукова его достоверность. (См. Бушкович П. Петр Великий. Борьба за власть (1671-1725). СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. С.227-228.).
Тесные взаимоотношения братьев Долгоруковых со шведскими резидентами в 1680-1690-х годах отдельная тема, требующая детального рассмотрения. Отношения эти прослеживаются с середины 1680-х годов, когда князь Я.Ф. Долгоруков познакомился в Москве с будущим составителем славяно-латинского словаря Юханом-Габриелем Спарвенфельдом, гоф-юнкером шведского посольства Карстена Гюлленшерны.
В дневнике Спарвенфельда в день отъезда из Москвы 26 февраля 1687 г., перечислено, скольких друзей он там оставляет: «Из семьи Долгоруких князь Яков и его братья – князья Борис и Григорий Долгорукие, они были моими близкими друзьями, и что ни день оказывали мне услуги, все камергеры царя Петра Алексеевича». Яков Федорович сделал Спарвенфельду ценный подарок – напечатанное в 1649 г. Уложение, переплетенное в один том с более древними рукописными законами. Впрочем, с князем Яковом Долгоруковым Спарвенфельд расстался только в Риге, поскольку часть пути домой проделал вместе с отправленным во Францию и Испанию русским посольством, во главе которого и стоял его спутник (См. У. Биргегорд. О русских высших чинах в шведском плену. // Полтава. Судьбы пленных и взаимодействие культур. Под ред. Т. Тоштендаль-Салычевой и Л. Юнсен. М.: РГГУ. 2009. С.213.).
Предшественник Т. Книпера, шведский резидент в Москве Христофор фон Кохен (Кох), также отнюдь не безразлично относился к семье Долгоруковых. 6 апреля 1688 года он писал в Ригу ливонскому генерал-губернатору Я.И. Гастферу: «…несколько дней тому назад приходили ко мне три брата князя Якова Долгорукова, что ныне посланником во Франции и Испании, и говорили мне, что брат их на возвратном пути, вероятно, направится через Ригу, Ревель и Нарву. При этом они обратились ко мне с просьбою написать к вашему графскому п-ству и покорнейше просить вас от их и моего имени, чтобы вы, если брат их придет в означенные места, оказали им высокоценимые ими дружбу и одолжение, сделав распоряжение к беспрепятственному продолжению его пути. В этом прошу вас не отказать им, как благовоспитанным и одним из лучших здесь людей и оказавшим дружбу г. Спарвенфельду и другим шведским подданным, здесь проживавшим» (См. Кохен Х. Москва в 1687-1688 гг. Письма Христофора фон Кохена, шведского посланника при русском дворе. Публикация К.А. Висковатова. // Русская старина. 1878, Т.XXIII, №9, С.127-128.).
Шведские симпатии Долгоруковых были настолько хорошо известны, что в самый канун Северной войны, в апреле 1700 года, желая усыпить бдительность и успокоить будущего противника, Петр I планировал назначить главой русского Великого посольства в Стокгольм именно князя Я.Ф. Долгорукова. Т. Книпер, обрадованный этим слухом, настойчиво пытался выяснить у брата князя Якова – Б.Ф. Долгрукова его достоверность. (См. Бушкович П. Петр Великий. Борьба за власть (1671-1725). СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. С.227-228.).
12
Тихомиров М.Н., Епифанов П.П. Соборное уложение 1649 года. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1961. С.76, 108.
13
Шереметев П.С. Вяземы. 1916, Пг., С.58. Вызывает удивление лишь указание на 1693 год, поскольку он вступает в противоречие с вышеприведенной датой (1688) приобретения Дубровиц по сведениям Холмогоровых.
14
Шереметев П.С. Вяземы. Пг., 1916. С.59.
15
Там же. С.62.
16
Там же. С.63-64.
17
Шватченко О.А. Светские феодальные вотчины в России во второй половине XVII века (историко-географический очерк). М., ИРИ РАН. 1996. С.89.
18
Ельчанинов И.Н. Материалы для генеалогии ярославского дворянства. IV. Ярославль, 1914. С.84. № 214. К сожалению, автор этого многотомного труда, обычно весьма скрупулезный, в этом конкретном случае не указал источник своих сведений. Напомним также, что по версии Холмогоровых, Дубровицы были проданы Б.Ф. Долгорукову в 1683 году.
19
Интересно, что князь А.А. Голицын умер 9 марта 1694 года, но Борис Алексеевич подал челобитную о прекращении дела против Долгоруковых только 8 мая 1695 г. (спустя год), уже после того, как люди братьев Долгоруковых отстояли на правеже с 13 июля 1692 по 10 декабря 1693 г. А ведь весной 1694 года у него было целых два месяца до путешествия в Архангельск, чтобы уладить дело. Дата 8 мая 1695 г. выглядит тем более странной, если учесть, что в это время Б.А. Голицын находился вовсе не в Москве, а в армии, идущей к Азову.
20
Бобровский П.О. Местничество. Преступления против родовой чести в русском войске до Петра I. СПб., 1888. С.26.
21
Интересно отметить, что ни современник события И.А. Желябужский, ни последующие историки (С.М. Соловьев, И.Е. Забелин, А.М. Панченко, Н.Ш. Коллманн) так и не назвали причины конфликта. Соловьев привлекает этот эпизод с целью продемонстрировать падение авторитета князя Б.А. Голицына при дворе, Забелин – как иллюстрацию придворных нравов, Панченко – для анализа культурологических моментов (он вообще ограничился разбором только обвинений в пьянстве), профессор Стэнфордского университета (США) Нэнси Коллманн – чтобы подчеркнуть сострадательность князей Голицыных, великодушно простивших, в конце концов, проигравшим дело Долгоруковым бесчестье и штраф [См. Соловьев С.М. История России с древнейших времен (Сочинения в 18 томах). Кн. VII, Т. 14. М.: Мысль, 1991. С.453; Забелин И.Е. Указ. соч. С.361-368; Панченко А.М. Русская культура в канун Петровских реформ. Л.: Наука, Лен. отд., 1984. С.125; Коллманн Н.-Ш.. Соединенные честью. Государство и общество в России раннего нового времени. М.: Древлехранилище, 2001 С.210-211.]. Т. е. для всех предыдущих исследователей это дело не было самоцелью, а привлекалось к изучению лишь в качестве иллюстративного материала.
22
Матвеев А.А. Описание возмущения московских стрельцов. // Рождение империи. М.: Фонд Сергея Дубова. 1997. С.363-364.
23
«Гистория о царе Петре Алексеевиче» Сочинение князя Б.И.Куракина. // «Россию поднял на дыбы…» Т.1. История отечества в романах, повестях, документах. М.: Молодая Гвардия, 1987. С.359.
24
Буганов В.И. Московские восстания конца XVII века. М.: Наука, 1969. С.69.
25
В.Д. Долгоруков был главой Палаты родословных дел – должность почетная, но далекая от политических баталий того времени.
26
Старший из братьев Долгоруковых – Юрий Владимирович был убит во время бунта Булавина, в чине майора Преображенского полка, 42 лет от роду. Брат его, князь Василий Владимирович, дослужился до чина генерал-фельдмаршала и члена Верховного тайного совета (умер в 1746 г.). См. Петров Н.Н. История родов русского дворянства. В 2-х книгах. Кн. 1. М.: Современник - Лексика. 1991. С.79.
27
Талина Г.В. Государственная власть и системы регулирования социально-служебного положения представителей высшего общества в начальный период становления абсолютизма в России (1645–1682 гг.). – М.: Прометей, 2001. C.206-207.
28
Эскин Ю.М. Местничество в России XVI-XVII вв. Хронологический реестр. М.: Археографический центр, 1994. С.208-209.
29
Впрочем, А.И. Маркевич сомневался, что В.Д. Долгоруков действительно стоял в рындах на приеме польско-литовских послов – слишком большое унижение для заслуженного боярина. См. Маркевич А.И. История местничества в Московском государстве в XV-XVII веке. Одесса. 1888. С.601.
30
Соловьев С.М. История России с древнейших времен (Сочинения в 18 томах). Кн.VII, Т.14. М.: Мысль, 1991. С.414.
31
Подробности конфликта цитируются по следующим изданиям: Маркевич А.И. О местничестве. Исследование Алексея Маркевича. Ч. 1. Киев. 1897. С.78-79; Талина Г.В. Указ. соч. C.243-244.
32
См. Маркевич А.И. История местничества в Московском государстве в XV-XVII веке. Одесса. 1888. С.596 (сноска). Эта оговорка не мешала ему, впрочем, видеть «несколько местническую подкладку» в постоянных ссорах кн. Долгоруковых с кн. Голицыными в конце XVII века. Там же, С.601 (сноска).
33
Соловьев С.М. История России с древнейших времен (Сочинения в 18 томах). Кн.VII, Т.13. М.: Мысль, 1991. С.59. Это утверждение не совсем верно. Так, например, Ю.А. Долгоруков и его сын Михаил жаловались боярством непосредственно из стольников. Однако этот случай можно считать скорее исключением из правил, учитывая близкие отношения между царем Алексеем Михайловичем и князем Юрием Алексеевичем Долгоруковым. Подобная милость не распространялась на другие линии рода.
34
«Гистория о царе Петре Алексеевиче». Сочинение князя Б.И.Куракина. // «Россию поднял на дыбы…» Т.1. М.: Молодая гвардия, 1987. С.366.
35
Кочегаров К.А. Речь Посполитая и Россия в 1680-1686 годах. Заключение договора о Вечном мире. – М.: Индрик, 2008. – C.316. В состав русской делегации вошли бояре: В.В. Голицын, Б.П. Шереметев, И.В. Бутурлин; окольничие: И.И. Чаадаев, П.Д. Скуратов. С 13-го февраля 1686 г. все они, бояре и окольничие, стали именоваться ближними.
36
Отказываясь признать причиной своего «нетства» в рындах совместную службу с представителями рода Голицыных, князья Лука и Борис Долгоруковы вероятно не сильно кривили душой, поскольку вне стен Кремля прекрасно общались с ними в неформальной и дружеской обстановке. Так, например, в «Дневнике» П. Гордона под 8 января 1688 г. записано: «Князь Пет[р] Алекс[еевич] Голицын и князь Борис Фед[орович] Долгоруков обедали у меня» (см. Гордон Патрик. Дневник, 1684-1689 (пер., ст., примеч. Д.Г. Федосова). – М.: Наука, 2009. C.161.). Под 15 января 1688 г. (ровно через неделю) в «Дневнике» имеется вычеркнутая запись следующего содержания: «Князь Петр Алекс. Гол. и князь Борис Фед. Долгор. были в нашей церкви и обедали у меня» (Там же, С.162.). Переводчик специально по этому поводу замечает, что прежде такая вольность – показ русским вельможам новой церкви (пока еще деревянного молельного дома, а не каменного храма) была немыслима! (Там же, С.256.). А ведь к Гордону заходили (вдвоем, под ручку?) как раз участники конфликта двухлетней давности – П.А. Голицын и Б.Ф. Долгоруков. Значит, действительно, не лично против братьев П.А. и И.А. Голицыных был направлен демарш Долгоруковых. Дело в другом. Им было нестерпимо стоять рядом с двоюродными братьями человека, олицетворявшего собой (и лично проводившего) политику, противоположную интересам клана. Все знали, зачем пожаловали в Москву польско-литовские послы. Подписание вечного мира должно было стать вершиной правления Софьи и В.В. Голицына, поэтому для Долгоруковых стала невозможной служба в рындах на приеме Великих послов. Они не хотели быть участниками триумфа своего политического противника.
37
Кочегаров К.А. Указ. соч. C.344. Несмотря на то, что князь Яков Федорович не принимал никакого участия в февральском конфликте с участием рынд, известный историк-генеалог XIX века Н.Н. Петров, описывая тот инцидент, упомянул «странную опалу, постигшую Якова Федоровича вместе с его братьями и племянником 11 февраля 1686 г. Тогда их, князей из рода Рюрика, по указу правительницы именем государей (конечно ничего не знавших) велено записать в городовые дворяне с отнятием поместьев и вотчин. Странный указ этот, между тем не имевший никаких последствий, мы позволим себе объяснить просто как угрозу Софьи за приверженность к ее державному брату Петру в такое именно время, когда задумала она присвоить себе корону и опасалась поддержки прав мачехи и ее потомства людьми благомыслящими. Опала Долгоруковых была между тем только номинальная, потому что хотя отнятие поместьев без объявления вины и записано в разряде, но исполнения по указу не сделано, и князья Долгоруковы остались на своих местах; даже князь Яков Федорович вслед затем послан в посольство в западную Европу» (См. Петров Н.Н. Указ. соч. С.80.). Это недоумение маститого историка воспринималось как курьез уже А.И. Маркевичем.
38
Талина Г.В. Указ. соч. C.201-202.
39
Лавров А.С. Регентство царевны Софьи Алексеевны. Служилое общество и борьба за власть в верхах Русского государства в 1682-1689 гг. - М.: Археографический центр, 1999. - С.143.
40
Маркевич А.И. О местничестве. Исследование Алексея Маркевича. Ч. 1. Киев. 1897. С.84-85. Интересно, что сам А.И. Маркевич считал черный цвет, в который обрядились недовольные, признаком постигшей их опалы. И это несмотря на прямое указание В.В. Голицына («это пророчество…»), напротив которого Маркевич сделал недоуменную ремарку: дурное предзнаменование? Как видно, главнокомандующий вполне определенно квалифицировал этот демарш как ритуальный шаг, направленный на подрыв морального состояния армии.
41
Лавров А.С. Указ. соч. С.144; Маркевич А.И. О местничестве. Исследование Алексея Маркевича. Ч. 1. Киев. 1897. С.85. По своему обыкновению, А.И. Маркевич и здесь не видит никакой политической подоплеки, упрекая других историков в излишней политической пристрастности: «Вопрос ясный. Кн. Долгорукий и кн. Щербатов нарушили приговор Соборного деяния, что выборные даже и предвидели; Аристов по обычаю, и это считает партиозным протестом. Погодин выводит отсюда даже заключение о силе, противной кн. Голицыну придворной партии. Партии партиями, но из этого именно случая таких выводов сделать невозможно». Там же, С.85.
42
Лавров А.С. Указ. соч. С.143-144.
43
См. ПСЗРИ. СПб., 1830, Т.2, № 1095, С.641.
44
Тарунов А.М. Дубровицы. М.: Московский рабочий, 1991. С.13.
45
См. Тарунов А.М. Дубровицы. М.: Московский рабочий, 1991. С.14.
46
См. Петров П.Н. История родов русского дворянства, СПб., 1886, М., «Современник», 1991, Кн.1, С.81.
47
Долгорукие, Долгоруковы и Долгорукие-Аргутинские / Изд. под ред. и ответственностью кн. Всеволода Долгорукого. [Ч.1]. – СПб.: тип. Ю. Штауфа, 1869. С.62-63.
48
Там же. С.40.
49
Голицын Н.Н. Род князей Голицыных. Т.1. Материалы родословные. СПб., 1892. С.421.
50
Публикатор этого дела А.С. Лавров нашел, что в словах боярыни А.А. Хитрово была нескрываемая надежда на то, что участь князя В.В. Голицына будет облегчена. Однако слова Акулины Афанасьевны можно понимать по-разному, вплоть до противоположного интерпретации Лаврова смысла: «Да какая это, к черту, ссылка. Он, сукин сын, настоящей ссылки-то и не видел!» Таким образом, в цитированных словах можно видеть все, что угодно комментатору, вплоть до намека на легкость наказания, постигшего опального боярина; а отсюда уже недалеко и до провокации, на которую так легко могла клюнуть «нарышкинская» власть: «Так, значит, они считают, что Васька Голицын легко отделался? Что ж, щас усугубим, нет проблем!»
51
Следственное дело князя А.И. Голицына цитируется по следующему источнику: Лавров А.С. Записная книга Стрелецкого приказа 1689/90 г. как исторический источник: (дело боярина князя А.И. Голицына). // Труды Всероссийской научной конференции «Когда Россия молодая мужала с гением Петра», посвященной 300-летнему юбилею отечественного флота. Переславль-Залесский, 30 июня - 2 июля 1992 г. Вып.2. - Б.м.: Б. и., 1992. - С.46-49.
52
В донесении от 31 октября 1689 г. шведский резидент фон Кохен сообщал: «Боярин Лев Кириллович Нарышкин, дядя царя Петра – самый главный у кормила власти, и ему изо всех сил льстят все сверху донизу». См. Бушкович П. Петр Великий. Борьба за власть (1671-1725). СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. – С.174.
53
По хлесткой характеристике П.Н. Милюкова. См. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. В 3 томах. Т.3. М.: Изд. группа Прогресс - Культура. 1995. С.148.
54
Бушкович П. Указ. соч. С.175. Донесение шведа (Книппера, поскольку фон Кохен уехал из Москвы 13 февраля 1690 г.) от 2 мая 1690 г. Вероятно, все же, Т. Книппер имеет в виду братьев Льва Кирилловича, в особенности Ивана Нарышкина, казненного стрельцами 17 мая 1682 года.
55
Полное собрание законов Российской империи (далее – ПСЗРИ). Издание первое. СПб., 1830. Т.3, № 1401. С.100-102. См. также Маркевич А.И. О местничестве. Исследование Алексея Маркевича. Ч. 1. Киев. 1897. С.80.
56
Бушкович П. Указ. соч. С.177.
57
Когда подьячий, посланный к нему для предварительного вызова в Кремль, нашел его в домовой церкви и передал царский указ, Василий Федорович предусмотрительно поинтересовался: а кто именно из бояр будет присутствовать в соборе?
58
Дворцовые разряды, по высочайшему повелению изданные II-м Отделением собственной е. и. в. канцелярии (далее – Дворцовые разряды). Т.4 (1676-1701). СПб., 1855. С.650.
59
Опальные при Софье И.И. и П.И. Хованские были вновь пожалованы в бояре из городовых дворян 28 февраля 1690 года – в один день с князем Б.А. Голицыным. Судьба И.И. Хованского (ок. 1645 – 1701) сложилась трагически. Он чудом избежал расправы в селе Воздвиженском в сентябре 1682 года, когда по приказу царевны Софьи были казнены князь Иван Андреевич Хованский с сыном Андреем. Узнав, что его родичи схвачены, Иван Иванович бежал лесами и болотами в Москву, где его рассказ вызвал новое возмущение стрельцов. После отстранения Софьи от власти и возвращения в Думу пуганый боярин старался держаться подальше от политики – но от Судьбы не уйдешь… Глубоко возмущенный поведением Петра I, он сочувствовал книгописцу Григорию Талицкому, называвшему царя Антихристом, был арестован по доносу и умер во время дознания в Преображенском приказе.
60
См. ПСЗРИ. СПб., 1830. Т.3. № 1395, С.89-91.
61
Соловьев С.М. Указ. соч. С.453.
62
Заозерский А.И. Фельдмаршал Б.П.Шереметев. М.: Наука, 1989. С.171-172, со ссылкой на: Tagebuch des Generals Patrick Gordon…, St-Pet., 1851, Bd. II, 321.
63
[Есипов Г.В.] Сборник выписок из архивных бумаг о Петре Великом. Т.1. М., 1872. С.105, Д-т № 423.
64
А.И. Маркевич считал, что Яков Долгоруков намекал на рассмотренное выше дело 1686 года, когда Долгоруковы отказались быть в рындах вместе с Голицыными. См. Маркевич А.И. История местничества в Московском государстве в XV-XVII веке. Одесса. 1888. С.596.
65
О нем смотри: Жукова Л.В. Андрей Иванович Голицын в истории отечества. // Хозяева и гости усадьбы Вяземы. Материалы III Голицынских чтений 20-21 января 1996 г. Часть I. Б. Вяземы. 1996. С.48-56; Солодкин Я.Г. Андрей (Дионисий) Голицын – боярин и старец. // Вопросы истории, 2004 г., № 9. С.133-136.
66
Де ла Невилль. Записки о Московии (пер. А.С. Лаврова). М.: Аллегро-пресс. 1996. С.163.
67
Гордон Патрик. Дневник, 1684-1689 (пер., ст., примеч. Д.Г. Федосова). – М.: Наука, 2009. С.209.
68
Дворцовые разряды. Т.4 (1676-1701). СПб., 1855. С.630.
69
Уже 28 марта 1692 г. вновь пожалованный боярин А.И. Голицын (вместе с Б.В. Бутурлиным) участвовал в официальной дворцовой церемонии: провожал иконы после утреннего пения из Успенского в Благовещенский собор. См. Дворцовые разряды. Т.4 (1676-1701). СПб., 1855. С.672.
70
См. примечание 4.
72
Официальным годом рождения Я.Ф. Долгорукого считается 1639, хотя в последнее время в Интернете можно увидеть другую дату (1659), происхождение которой совершенно непонятно. В бояре Яков Федорович был пожалован 20 июля 1696 (сразу в ближние) последним из своего рода.
Copyright © 2019-2023 Усадьба Дубровицы. Музей, которого нет
При копировании материалов желательно ссылаться на проект. Авторы оставляют за собой право на изменение материалов в связи с появлением новых данных или для уточнения ранее размещенной информации.
Фото на сайте: Википедия, "Усадебный экспресс", pastvu.com, Госкаталог, из собраний музеев, архивов и библиотек, из личных архивов жителей поселка Дубровицы, участников сообществ поселка Дубровицы в социальных сетях. В случае возникновения претензий просьба связаться с нами по почте.
Все фотографии и репродукции используются в просветительских, образовательных и информационных целях. Права на фото принадлежат их авторам. Источник указан в случаях, когда его удается установить.
Ваши отзывы, пожелания, истории и ценные для музея находки присылайте "смотрителям музея" по почте. Нет почты? Тогда звоните.
