"В конце апреля Петр Ильич начал бессистемно набрасывать идеи для Манфреда* на отдельных листках бумаги и в переписке. Теперь он серьезно занялся композицией. Он не имел сначала никакого срочного желания по этому поводу, но чувствовал, что, неосторожно пообещав Балакиреву сочинить ее, он не будет иметь покоя, прежде чем это будет сделано. Вскоре, однако, он писал Надежде Филаретовне, что так увлекся этим, что очень долго не мог приступить к «Чародейке». Необходимость чтения корректуры о Черевичках прервала его, но он продолжал работать с Манфредом до начала октября. Когда истекал год аренды дома на Майданово, он навел справки о более привлекательном загородном месте. Через Надежду Филаретовну он просил Пахульского узнать, есть ли в Дубровицах, близ Подольска, дом «с отдельным садом, красивым видом, пригодным для зимнего проживания». Он посетил деревню Кошелево, описав ее позднее Танееву как «очень уединенный, очаровательный уголок». В конце концов он договорился с хозяйкой и остался в Майданово".

Из книги Tchaikovsky by Weinstock Herbert, 1943

Клин, Майданово

6 июля

Милый, дорогой, бесценный друг!

Я не только не в претензии, но очень рад, что Вы о чем-нибудь просите, и для меня не может быть большего удовольствия, как причинить что-либо приятное и угодное Вам. В настоящем случае мне тем легче хлопотать об исполнении Вашего желания, что я не сомневаюсь в серьёзности и добросовестности Пахульского и уверен, что он будет хороший деятель в Консерватории. Тем не менее, позвольте мне, милый друг, дать Вам положительный ответ в сентябре. В настоящее время, когда нет ни директора Консерватории, ни директоров Музыкального общества, я не могу приступить к хлопотам о принятии Генриха Пахульского в число преподавателей Консерватории. Одно могу Вам сказать: употреблю всё своё влияние и значение, чтобы дело это устроилось, и надеюсь вполне, что так оно и будет.
Как мне жаль, что бедная Софья Карловна больна, и как горячо я желаю, чтобы она поскорее поправилась! Говорят, что она поедет в Карлсбад, — я возлагаю большие надежды на это лечение.
Анна прогостила у нас три дня, из коих третий день я её не видел, так как принуждён был по делам отправиться в Москву.
У меня есть большая просьба к Владиславу Альбертовичу. Не найдёт ли он возможным в течение лета посвятить несколько часов на поездку в Дубровицы (6 вёрст от Подольска). Говорят, что место чудное и что имеются отдельные дачи, в коих и зимой можно жить. Так как я завален корректурой и работой, то мне трудно туда съездить, и он бы оказал мне величайшую услугу, если бы сделал это. Мне хочется знать, имеется ли там дом, отдельно расположенный, с отдельным садом, с красивым видом и с условиями для зимнего пребывания. Это не к спеху, и можно ждать сколько угодно. Вот я каков! Собираюсь оказать услугу его брату и, ещё ничего не сделав, прошу отплаты! Несколько совестно, что так злоупотребляю его дружеским расположением, но мне в самом деле очень неудобно самому съездить.
Будьте здоровы, дорогой, милый друг мой! Насчёт Г. Пахульского будьте покойны; я не могу сомневаться, что дело это сладится.
Беспредельно преданный Вам,

П. Чайковский

Майданово

Источник

Поиски дома в Дубровицах завершились неудачей. И, как оказалось, вовсе не от того, что для композитора не нашлось подходящего для зимовки дома с садом.

Милый, дорогой друг!

Тысячу раз благодарю Вас за заботу о приискании для меня помещения. Если бы я знал, что Вы были так близки к сборам за границу, я бы не позволил себе отрывать от дела Владислава Альбертовича. Тем более раскаиваюсь в том, что беспокоил его и Вас, что, как оказывается, Дубровицы совсем неподходящее для меня место. Там живёт летом множество дачников, в том числе даже знакомые мне оказались, а я именно дачников то и боюсь.
Итак, простите, дорогой друг, что беспокоил Вас.
Вы пишете, дорогая моя, что мне лучше зимовать за границей, чем жить погребённым в снегу. Но я хочу где-нибудь в России устроиться не для того, чтобы безвыездно жить, а для того, чтобы у меня был, наконец, свой угол, свой дом. Мне уж 45 лет, и я чувствую, что дальнейшее скитание по свету без собственного уголка, где бы были все мои вещи, книги, ноты, воспоминания, словом, всё то, что составляет un chez soi, — невозможно. Потребность эта во мне теперь до того сильна и неодолима, что я не буду покоен, пока не оснуюсь где-нибудь прочно. Это нисколько не помешает мне зимовать иногда в Италии или где бы то ли было. Напротив, сознание, что мне есть где укрыться, что я не бездомный скиталец, удвоит для меня удовольствие путешествий.
Но как трудно найти что-нибудь! Теперь мне предлагают усадьбу недалеко отсюда, в красивой местности, но не на реке. Кажется, я решусь нанять её, и в конце лета начну устраиваться, т. е. меблировать, оклеивать и т. д., так чтобы осенью можно уже было переехать.
Мы до сих пор не можем опомниться от ужасов Клинского пожара, которого были свидетелями. Я даже по мере сил участвовал в спасении имущества погорельцев.
Дай Вам Бог, дорогая моя, благополучного, счастливого путешествия. Ещё и ещё благодарю Вас.
Беспредельно преданный,

П. Чайковский

Из письма П.И. Чайковского - Н.Ф. Фон-Мекк
19 июля 1885 года
Майданово
Источник